На краю Дикого Поля
Шрифт:
– Это их дело. Умные придут, а дураки нам не надобны.
– А что попросишь для себя?
– Для себя я попрошу некоторую свободу рук во внеслужебное время.
– Объяснись.
– Хочу, чтобы у меня была возможность в свободное от службы время, на базе заводов, воплощать некоторые свои задумки. Труд мастеров и материалы я буду оплачивать.
– Что тебе это даст?
– Тут такие дела... Есть у меня некоторые задумки, и если они получатся, я стану действительно богатым человеком.
– Х-хе! У тебя, да не получится? Вот что, Александр, сделаем так: расходы по твоим задумкам я беру на себя, а когда дело дойдёт до продаж, то барыши будем делить исполу. Что думаешь?
– А согласен.
Чего тут кочевряжиться? Лучшего покровителя мне не найти, и так тянет за собой на вершины власти. Не сорваться бы только.
– И ещё вот что... Тут двое парнишек подрастают, не чужие они мне. Возьмёшь их себе в обучение? Только тишком.
– Ну что, давай, князь Давыд Васильевич, сразу пятерых соберём, посмышлёней, я отбор лучших проведу, всё будет выглядеть солидно. И разговоров лишних не будет, и обученные люди вовсе не лишние.
– И ведь верно! Сколько тебе надо времени для черновика челобитной?
– Два дня самое малое. Очень о многом надо подумать, многое взвесить, посчитать, прикинуть...
Задумчивый и рассеянный вернулся я в свою комнату. Упал на кровать, собирая в голове перепутавшиеся мысли, и уже стал задрёмывать, когда в дверь постучали.
– Входите!
Вошел здоровенный воин, из послужильцев князя:
– Александр Евгеньевич, князь срочно тебя зовёт, дело безотлагательное.
– Веди.
Воин впереди, а я сзади, скорым шагом двинулись к терему князя, но свернули не к крыльцу, а в неприметную дверку, ведущую вниз. Подвал оказался весьма глубок, не меньше четырёх метров от поверхности. Кирпичные стены аркой переходили в черёхсводчатый потолок, пол вымощен плитняком, окон нет, свет имеется только от двух масляных ламп. 'Надо керосиновые изобретать' - подумалось мне.
– Не даю я тебе отдохнуть, Александр Евгеньевич - сразу в дверях встретил меня голос князя.
Кроме него в помещении находилось ещё трое: высокого роста воин с обнаженным кинжалом ближе к дальней стенке, среднего роста мужчина в кожаном фартуке поверх одежды, со здоровенными клещами в руках, и голый, не считая платка на шее небольшого мужичка, с торчащей из спины чуть выше пояса короткой стрелы. Вокруг стрелы было густо намазано какой-то мазью, так что кровь не текла.
– Тут видишь какое дело: только ты пошел к себе, Антон увидел, как из твоего окна вылез этот злодей и полез на крышу. Антон взял самострел, да и снял его со стены. Мы его уже разговорили, послушай и ты, что он скажет.
Я смотрел на распяленное по полу тело: руки и ноги мужичка были привязаны к кольцам в полу. Такие же кольца были и в стенах на разной высоте, а с потолка свисала цепь. В углу стояла холодная сейчас жаровня, а рядом с ней накрытый мешковиной стол. Мешковина слегка оттопыривалась, видно что-то под ней лежало. Ясное дело, мы находились в пыточной. Впрочем, неприятных запахов в помещении не было, оно явно хорошо вентилировалось, хотя на первый взгляд, отдушин не видно.
– Ну, гадёныш, повтори что ты должен был сделать.
– сказал князь, слегка пнув мужичка в лицо.
– Я должен был смазать ядом походную посуду выкреста немчика Белова.
– Успел?
– Нет, он быстрее пришел, пришлось уходить.
– мужичок говорил с характерным 'пшекающим' польским акцентом - А при отходе меня и подстрелили.
– Кто приказал?
– Отец Кшиштоф
– Зачем?
– Он получил от московитского вельможи сведения, что сей выкрест весьма опасен.
– Что это за вельможа?
– То знает только отец Кшиштоф.
– Понял?
– повернулся ко мне князь - Пойдём, мои люди его ещё поспрашивают, за государевыми людьми уже посланы, может они и успеют и злодей не издохнет до их прихода. А всё что касается тебя, ты услышал.
В просторной трапезной мы выпили по паре кубков густого вина, пожевали какое-то мясо. Впрочем, я не почувствовал вкуса ни вина, ни мяса. Твою же мать пятнадцать раз! Отныне и навсегда есть и пить буду только из посуды, которую на моих глазах вымыли с мылом. Мы поговорили с князем о то и о сём, и я пошел к себе. Утром, ещё солнце едва взошло, меня позвали на помойку подворья. Там уже была выкопана яма, в неё, уже при мне, скинули труп поляка с вбитым в грудь немаленьким деревянным колом, сверху засыпали извёсткой, бросили пару горстей крупной соли, да и забросали могилу землёй.
– Жаль.
– сказал князь - Жаль, что пшек издох раньше, чем мы узнали от него всё. Ну да ладно, паскуду псевдосвященника Кшиштофа государевы люди уже взяли, никуда не денется, всё расскажет.
Мне тоже было очень жаль. Жаль, что ниточка под угрозой обрыва.
Глава пятая
которая начинается воспоминаниями, а заканчивается прогнозами
Мороз и солнце; день чудесный! Я стою на берегу Псёла и наблюдаю за тренировкой хоккеистов. На двух катках, расчищенных прямо на льду реки гоняют шайбу непримиримые соперники: 'Гномы' и 'Молот', составленные соответственно из молодых рудокопов и заводских мастеровых. Их общий соперник, 'Заслон' сегодня отсутствует: все воины, кроме караульного наряда ушли в рейд, как они говорят: 'душить черкасов'. И то сказать, воины черкасов ненавидят люто, потому что когда наши ловят черкасов, то просто убивают, а черкасы наших продают туркам на галеры.
А на льду 'Заслон' показал себя настолько хорошо, что против них имеет шанс только сборная команда. Правила игры подсказал я, и вышло довольно случайно: сначала попросил кузнецов отковать мне коньки. Получилась неплохая копия 'Снегурочки', памятной мне ещё с детства, их я вместе со старыми сапогами отдал сапожнику, и он закрепил их намертво. Начал я кататься на расчищенном катке, и, во время своего очередного приезда в Обоянь, на меня пришел полюбоваться новый наместник, Аксаков, Леонтий Иванович. Самому ему кататься невместно, но он тут же заказал коньки для своих сыновей и телохранителей. Глядя уже на них, коньками стали обзаводиться воины, а там и мастеровые встали на коньки. А я заказал и отослал в подарок его супруге, Марии Ивановне финские сани, с удобным креслом. Надо сказать, мы с боярыней теперь большие друзья. Она любительница послушать песни и спеть самой, а я периодически подкидываю ей новые песни. Особенно ей полюбилась 'Катюша', и в исполнении боярыни с её девушками, песня звучит просто замечательно, тем более, что боярыня потихоньку собирает оркестр. Жаль, что до сих пор не изобрели аккордеона, впрочем, это инструмент очень сложный, и я, когда наконец начнут варить пружинную сталь стабильного качества, так-таки изобрету пищик, да и озадачу мастера Епифана Рябого сделать первую в Рыльске гармошку. Если всё удастся, то мы с ним и с князем Гундоровым немало денежек поднимем.