На краю Дикого Поля
Шрифт:
– Конечно. Столько лишней работы не делать.
– А как ты думаешь, стоит открыть производство по выпуску сухой лапши, чтобы можно было купить, а потом, когда надо, сварить?
– Я думаю, Александр Евгеньевич, что надо сначала устроить маленькое производство, и посмотреть, как будет продаваться лапша. И не неделю-другую, а полгода-год.
– Набрать статистику...
– Прости, не поняла?
– Это значит, что надо посчитать количество покупателей по дням, неделям, месяцам, для того чтобы увидеть, как изменяется спрос.
– Точно так я и подумала.
– А вот как бы ты посмотрела на лапшу, которую стали бы делать в виде ниточек, трубочек, бабочек и как-нибудь ещё?
– А вкус у них одинаковый?
– Ну... да.
– Было бы забавно, но это развлечения для имущих.
– Ага! Получается, что лучше делать такую лапшу... Назовём её макаронами...
Феофила хихикнула
– Сделанные Макаром?
– Скорее уж сделанные эдаким макаром. Так вот, делать такую, чтобы можно было плотнее упаковать?
– Наверное. Но трубочки и бабочки тоже делать, на них обязательно найдутся покупатели.
– А как ты посмотришь на мясные консервы?
– Я бы посмотрела, да не знаю, что это такое.
– Представь себе тушеное кусочками мясо, которое уложили в жестяную банку, плотно закрыли, и оно будет так храниться несколько лет.
– И не испортится?
– Даже вкуснее станет.
– Знаете, Александр Евгеньевич, а это хорошее средство от голодовок среди народа. И макароны ваши, и мясные консервы.
– А как ты посмотришь на возможность немного подзаработать?
– Ты мне и так много платишь. Что надо я и безденежно сделаю.
– Тогда вот тебе задание: придумай рецептуру лапши, чтобы она быстро сохла, была вкусна после того как её сварят, и по возможности была дешева. Но и дорогие виды тоже разрабатывай.
– Вот так сразу?
– Вот так. Я сегодня отпишу в Обоянь, чтобы они переделали карандашную машину в машину для выделки макарон. Кстати, будут они в виде круглых ниток и трубочек.
– А как же карандаши?
– Для макарон всё равно будут делать новую, но похожую на карандашную.
– Понятно. Ну я пойду? Забот много.
– Иди, Феофила, и не забудь о рецептах.
А на следующий день я стал первым на Руси и в мире человеком, которому наложили гипс.
Глава седьмая
которая начинается серьёзным разговором, продолжается травмой, а завершается более чем приятно
Утро началось с приятной неожиданности. Ещё я не собрался на службу, как прибежал служка:
– Барин, там Петя к тебе просится, с жонкой вместе.
– Петя-певун?
– Он самый.
– Ну давай, зови.
Вообще-то сейчас ужасная рань: около шести часов, но на службу мне надо примерно к восьми, и ехать до приказа, расположенного в Кремле минут пятнадцать.
Вслушайтесь в само звучание: пятнадцать минут до Кремля НА ЛОШАДИ!!! Городским поясню, что лошади чаще всего не скачут, а передвигаются лёгкой рысцой или шагом. А это не быстрее быстро идущего или медленно бегущего человека. Маму их пятнадцать раз! Представляете, сколько в том, оставленном мною будущем стоит моё землевладение с недвижимостью? Тихо подозреваю, что на эдакие деньжищи можно было бы с лёгкостью решить все финансовые проблемы Руси, да и Великого княжества Литовского в придачу.
В дверь вошел Петя. Ах, какой это стал мужчина! Ах, какой мужчина! Два метра роста, косая сажень в плечах, золотые кудри и васильковые глаза у него были и раньше. Но к этому добавились алые сапожки с высокими каблуками, совершенно восхитительные штаны, кафтан переливающегося на свету шёлка, а на кафтане - держите меня семеро!
– шесть штук карманов, да все с клапанами и с отделкой шнурами и чуть ли не самоцветами. Вылитый Садко, или кто там из былинных героев, в русских операх на сцене Мариинского театра.
Шапку, впрочем, держит в руках и кланяется почтительно.
– Здравствуй, барин! Вот выдалось время тебя проведать, поблагодарить за всё.
– Здравствуй, Петя. Рассказывай, как у тебя дела, чем занят, что даже время выгадывать приходится. Да присаживайся, в ногах правды нет.
– Я, Александр Евгеньевич, не один.
– Уже знаю. И Оленьку приглашай. Эй там, чаю принесите и пряников!
Вошла Оля. Она и в скромненьком своём платье была краса писаная, а наряженная в шелка вообще стала неотразима.
– Ну здравствуй, краса-девица, пока разговор не начался, преподнесу тебе подарок, на свадьбу-то я тебе ничего толком и не подарил.
– Ты, Александр Евгеньевич мне Петю подарил, да через тебя счастье и благополучие к нам пришли.
– То дело прошлое, да и Петя по тебе не один год сох. А теперь прими вот это.
В коробке, которую я подал Оле лежали кружева. Воротники, кружевные ленты, манжеты, какие-то нагруднички, переднички... Десятка два предметов. Это мне прислали из Обояни и Рыльска кружевницы. Работают мастерские, чего уж там! Доходы от них пока небольшие, небогатый вокруг живёт народ, частично я скупаю их продукцию, пока лежит она у меня здесь, но отчего бы не помочь хорошим людям? Оля в такие круги вхожа, что и поглядеть - шапка упадёт, вот и пусть поработает манекеном. Впрочем, ей и самой нравится - вон нырнула в коробку, прикладывает к себе кружева...
– Оля, вон зеркало стоит, полюбуйся в него.
– Где?
– взвизгнула Оля и кинулась в указанном направлении.
– Ну. Александр Евгеньевич, никто нам теперь не помешает, можем хоть в голос кричать, Оле не до того - усмехнулся Петя - давай я тебе расскажу зачем пришел.
– Рассказывай. Смотрю, ты при дворе хорошо обтесался, речь какая гладкая.
– С волками жить - по волчьи выть. Однако времени у нас немного, слушай и мотай на ус.
– Слушаю.
– Твоим доносом свалился князь Курбский. Выродков дал делу ход, собрал доказательства, оказалось, что измена ещё дальше пошла - нашли у иезуита письмо из Рима, где поминался Курбский, Очень хорошо поминался. Адашев сейчас под большим подозрением, он с Курбским очень уж приятельствовал. Ниточка ещё и к Шуйским шла, а великий государь давно искал повод посчитаться с этим гнилым семенем ещё за матушку свою и за детские свои обидки. Впрочем, о Шуйских ты и так говорил Ивану Григорьевичу.