На краю Дикого Поля
Шрифт:
В дверь сунулся Роман:
– Барин, приехал думный дьяк Григорий Григорьевич Колычов и три десятка вооруженных стрельцов.
– Григория Григорьевича проси сюда, а стрельцов расположи так, чтобы им было удобно.
– Вот я приехал, Александр Евгеньевич.
– обходя стоящего в дверях Романа сказал Колычов - Зачем звал с такой поспешностью?
Я вышел ему навстречу, пожал руку и пригасил за стол:
– По делу, Григорий Григорьевич, очень важному и весьма секретному. Сейчас Николай Иванович доложит обстановку, и будем думать.
Штаб наш разросся уже до десяти человек. Во главе, по возрасту, опыту и близости к царю, встал ближник царя князь Афанасий Иванович Вяземский, далее по значимости: боярин князь Гундоров Давыд Васильевич, начальник Стрелецкой избы Григорий Григорьевич Колычов, начальник Большого наряда, Михаил Яковлевич Морозов, начальник артиллерии стрелецких полков князь Глеб Васильевич Оболенский-Белый, стрелецкий полковник князь Андрей Петрович Хованский, стрелецкий полковник князь Михаил Фёдорович Пожарский, дьяк Посольского приказа Иван Михайлович Воронцов, начальник Особого отдела Горнозаводского приказа Николай Иванович Ежов, и я.
На правах хозяина я открыл заседание:
– Товарищи, вы уже знаете почему мы тут собрались, и прежде чем передать слово и всю полноту ответственности князю Афанасию Ивановичу Вяземскому, прошу принять моё предложение отправить кого-нибудь из нас к великому государю, чтобы выяснить обстановку и предупредить его об опасности. Учитывая, что все вы люди начальные над воинскими частями и у вас сейчас много забот по незаметному приведению их в боевую готовность, предлагаю себя в качестве такого посланца. Благовидный предлог имеется: я повезу на показ великому государю музыкальную шкатулку. А теперь передаю слово царёву ближнику, князю Афанасию Ивановичу Вяземскому.
– Ну что сказать, товарищи мои. С утра я был в Кремле, но к царю-батюшке меня не пустили, сказали, что государь болен. Теперь становится понятным, что за болезнь приключилась нехорошая. Думаю, что Александру Евгеньевичу нужно ехать. Если ни к царю-батюшке, ни к царице-матушке его не допустят, значит надо решительно давить заговор. Если царь-батюшка примет князя Александра, то он выяснит все те странности что творятся, и если опасения окажутся напрасными, то мы спокойно разойдёмся по домам. Есть какие мысли?
– Честно говоря, меня несколько дней мучат нехорошие предчувствия.
– вступил Морозов - Вчера я должен был быть на докладе у великого государя, по вопросу отливки орудий большого наряда, но не был допущен, сказали, что доклад переносится на четыре дня. Пусть князь Александр едет.
– Я хочу сделать некоторое предложение, товарищи.
– взял слово Николай Иванович - По моей просьбе химики сделали ракету наподобие китайской. Взлетает она петров на пятьдесят, издалека видно прекрасно. Я прошу тебя, Александр Евгеньевич, если тебя там попытаются схватить, то выпусти ракету в небо. Мы увидим, и начнём решительно действовать.
– На смертный риск идёшь, Александр Евгеньевич.
– предупредил Гундоров - выпустишь ракету, сразу могут и убить.
– Ничего. Авось не убьют. Побьют, устанут и отпустят.
– усмехнулся я.
– Помню твою песню, Петя пел: 'Забота наша простая. Жила бы страна родная, и нету других забот.
– сказал Вяземский - Но будем надеяться.
– Когда выезжать?
– Сейчас мы решим куда выдвигать войска, и ты отправишься после того как они двинутся на позиции.
– Тогда с вашего позволения, я вас покину. Думаю, если меня схватят, то начнут пытать, а если палач попадётся умелый, то я, сам того не желая, выдам наши секреты. А это чревато лишними потерями, особенно потерей времени, и тогда боярское ополчение сумеет войти в Москву.
Вяземский внимательно и тяжело посмотрел на меня, уважительно покачал головой:
– Знаю тебя, князь Александр, с того дня когда ты впервые предстал перед царём-батюшкой, и сразу обратил внимание, что ты трезво оцениваешь свои и чужие силы. Под пыткой, знаю это доподлинно, заговорит любой, а у умелого ката начинают говорить быстро, тут ты совершенно прав. Подготовь свою вещицу, что ты будешь показывать царю-батюшке, а мы тут обсудим наши дела. Понимай так: если всё пойдёт не гладко, то на дыбе вслед за тобой и мы окажемся, поэтому подготовимся со всем тщанием, но не теряя времени. Ступай, князь Александр Евгеньевич.
– Что у тебя за собрание?
– кинулась ко мне Липа, когда я вышел из кабинета - у меня на сердце как вьюгой метёт.
– Ничего страшного, Липушка, просто решаем неотложные и важные государственные дела.
– А почему стрельцы всё время подходят?
– Надобность есть такая, вот и подходят. Ты бы, любезная моя ладушка, приказала бы стрельцов угостить чем-нибудь вкусным, да и гостям моим приказала бы подать угощения, только без вина, поскольку серьёзные дела решаются.
– Немедленно распоряжусь.
– отчеканила Липа и упорхнула.
Я отправился к ювелиру Бобрышеву, что занимался музыкальными шкатулками и застал его за работой: глядя в здоровенное увеличительное стекло, закреплённое в суставчатом держателе, он прилаживал какой-то, миллиметровых размеров штырёк в сложный механизм.
– Здравствовать тебе, Александр Евгеньевич.
– не поднимая головы и не оборачиваясь буркнул он.
– Доброго тебе дня, Денис Маркович. Скажи пожалуйста, имеется ли у тебя готовая музыкальная шкатулка?
– Как не быть? Ты, барин, заказывал 'Боже царя храни'? Получи, и не жалуйся, что задерживаю.
– Прекрасно. Где она?
– Там на полке, в синей бархатной коробке.
Я вынул шкатулку. Чудесная работа, впрочем, как и любая другая из рук Дениса Марковича. Крышку украшает миниатюра: красное знамя с золотым двуглавым орлом в правом верхнем углу, развевающееся над Кремлём и затейливый орнамент по бокам, в который вписаны всадники, воины, крестьяне, горожане и прочее настолько тщательно прописанное, что казалось, что каждое изображение имеет реальный прототип. Впрочем, может оно и так.