На кресах всходних
Шрифт:
Каждая елка так и норовила выхлестнуть меня из седла. Зенон ехал куда ловчее.
Вопрос второй: с чего я решил, что литовцы Гапана и не подумают даже затворы передернуть за своего командира? Конечно, сорок четвертый на дворе, а не сорок второй, но все же...
Ей-богу, такое ощущение, что они с облегчением побросали оружие. По правде, опасаться надо было только одного — польского фанатизма. Когда поляки поняли, что мы уже заменили литовцев в хате Гапана, что дом окружен и все они под прицелом, могли из одной этнической вредности и крикливой гордыни всадить Витольду пулю в затылок.
Честно говоря, я бы не удивился, если бы Витольд, когда разобрался в том, что произошло, даже меня бы не поблагодарил. Сделали и сделали, спасли и спасли, дело военное. Но он снизошел до разговора, долго жал руку и в глаза смотрел. Улыбнулся — а я-то думал, что он вообще не умеет. Быть серьезным — да, засмеяться, когда бывает кем-то пошучено хорошо, — тоже да, а вот так спокойно, дружелюбно улыбнуться — этого я в нем не предполагал. А смеялись по этому поводу много. Особенно после фразы Тараса о том, как кусает себе локти несчастный Лелевич. Я догадался — очень старые отношения, довоенные. Ржали все до слез. Как-то с места и в хохот. Так сходило с них напряжение.
Но при всем том мне стало неуютно.
Он меня выделил.
Пусть и своей благодарностью, но выделил и как бы взял, что ли, в скобки своим вниманием. Я теперь не в общей массе, он от меня чего-то ждет.
Или я накручиваю?
Я пытался перевести всю благодарность на Анатоля — он первый сунулся в хату, где сидели, надо отметить, трезвые литовцы, и не дал им даже взять в руки их стрельбы. Анатоля Витольд тоже похвалил, но я понимаю, что он понимает, кто был головой в этой истории, а кто кулаками.
А может статься, строю я слишком сложные мысленные картины. Ну, положил он на меня глаз — сколько ему лежать? Скоро настоящие бои начнутся. Хлынет сюда армейщина родная, этот братка ураганище, тут не до хитрых взглядов отрядного пана.
Мне бы только с дедушкой успеть переговорить. Потому что потом будет много суеты по устройству в новой жизни. Еще надо решить, с какими документами возвращаться в строй, очень я соскучился. Старший сержант Литвинов может и не сгодиться, станут пробивать по особым отделам. Есть у меня и еще кое-какие корочки, будем думать.
А сейчас я кто?
Сейчас я лейтенант Кравцов, бывший юнга Северного флота Саша Турчанинов где-то там в глубине скрывается.
Получил же таки хвоей по рылу. а не мечтай в седле.
Глава одиннадцатая
Янина сразу сообразила: открываться в том, что ей с Сарой нужно на тот берег, не нужно. Просто идем от пепелища под Сопоцкином, ни родных, ни знакомых нет, побираемся и подрабатываем. Такое время, что лучше никого не посвящать в свои планы. Люди хорошие на свете есть, только как знать, с хорошим ли ты встретился человеком. Немецкой власти здесь не ощущалось, не было ни полицая на постое, ни германца, только в Пышках пара полицаев.
Местный староста был где-то в отъезде, только ночное перемещение огней на виднеющемся на горизонте мосту напоминало о присутствии какой-то армии. Жили побережцы бедно, приземленно, опасливо, но сами по себе. Против пришлых не особо злобились. И даже с разговорами-выяснениями не приставали, принимая заявленную версию. Верят ли, Янина не знала; делают вид, что верят, и достаточно. С самого утра, подкрепившись кипятком и затянув ремень на животе потуже, Янина шла бродить вдоль берега, выклянчивая себе работу. У деда Софрона она все переделала и очень была ему благодарна с бабкой Светой, что не гонит с козьего сеновала. По умолчанию там теперь была их с Сарой «хата».
А как девочку зовут?
Чуть не спалилась, но успела сообразить — и назвала Серафимой. Сара — Сера, звучит сходно.
Лучше бы звалась Соней. Почему? Софрон хмыкнул. Объяснил Янине, что имеет в виду, а имел он в виду, что девочка спит и спит, в то время как не похожая на нее особо старшая сестра бегает по дворам за заработком. Сара, однако, не спала, просто лежала с закрытыми глазами. Что тут такого, с самого начала ведь было пояснено: насмотрелась невеличка, вся голова запнулась у нее. Надо ждать, время авось подлечит.
Рыла яму у соседей под новый нужник, готова была и плотничать, но квалифицированную работу ей не доверили.
Расплачивались за труды экономно, давая понять, что главная часть вознаграждения в том, что вообще не гонят.
О том, что идут они в лес к Витольду Ромуальдовичу, она даже сама с собой не разговаривала; сейчас главное — просто перебраться через реку. Неман выглядел совершенно непреодолимым препятствием. Янина ни разу не видела, чтобы кто-то из местных плавал на ту сторону. Очевидно, это было запрещено, но выспрашивать почему, не решалась. На той стороне, чуть ниже по течению, была деревня, там тоже угадывались какие-то лодки на берегу, или так просто казалось. И тоже никто не выходил на реку. Как зовут деревню, Янина не спрашивала: мало ли что могут подумать дед Софрон и баба Света.
Надо подождать и подгадать момент.
Какую придется красть лодку, Янина уже для себя решила и теперь только раздумывала, как будет справляться с замком. Она даже приблизительно не могла себе представить, где может храниться от него ключ. У деда Софрона что-то блеснуло-звякнуло на поясе, когда лазил в погреб. связка ключей?
Приползая вечером в козье место, рухнув голодным животом на кучу ломкой, попахивающей кислым соломы, Янина мысленно волокла лодку деда Софрона к воде, Сара молчаливо, но споро усаживалась на носу, сама она вставляла весла в уключины... Хотя бы весла наготове — она их сразу заприметила у стены, под крышей, и течение подхватывает их...
Уходить в поисках работы с каждым разом приходилось все дальше. Часто, когда она возвращалась на закате после целого дня в обнимку с лопатой или граблями, дед Софрон вдруг вспоминал, что у него на дворе тоже какая-то образовалась нужда в руках: вынеси, сходи за козой, подержи...
Однажды возвращается, а Сары нет.
Холодом обдало, и ноги подкосились. Села. Бабка Света как раз вышла из дому. Сразу поняла по лицу Янины, в чем дело.
На речке она.
Сара сидела, прислонившись спиной к той самой лодке, и смотрела на реку.