На кресах всходних

Попов Михаил Михайлович

Шукеть медленно, косо спустился по лесенке, отмахнулся от посланного ему помочь пионера, самостоятельно, хотя и не без усилия, проковылял к первому ряду и сел ближе к левому его окончанию. Погладил широкой ладонью по голове паренька, сидевшего рядом, явно осчастливленного этим жестом.

Странно одетый гость подошел к трибуне с левой стороны, появление его немного удивило собравшихся. Все смотрели на него, недоумевая. Не только пионеры, но и преподаватели и сам ведущий. Это был пункт вне программы. Но человек явно в возрасте ветерана. Одетый как-то...

Гость

подошел и остановился, высматривая, куда бы сесть. Шукеть сказал что-то на ухо сидевшему слева от него пионеру, и тот, кивнув, вскочил и картинно предложил место пожилому гостю. Ответом были лучезарная улыбка и прижатая к сердцу ладонь.

Проследив, что все устроилось, ведущий достал из внутреннего кармана обширного пиджака, на котором тоже горел и переливался кое-какой металл, сложенные листки бумаги — речь. Речь легла на трибуну перед мужчиной, он только глянул в нее, но заговорил, глядя в «зал»:

— Вы знаете, ребята, какой сегодня день? Какой сегодня день?

— Девятое мая, — довольно уверенно и заинтересованно ответили ему сидящие.

— И не просто девятое мая, не просто День великой Победы, а сороковая годовщина этого великого дня. Ровно сорок лет назад ваши отцы и деды сломали наконец долгожданную шею фашистской гидре, прямо в ее логове — в Берлине.

Кто-то из преподавателей подал невидимую команду, и пионеры зааплодировали.

— В ту суровую пору каждый гражданин советской страны внес вклад в дело Великой Победы: боец — на фронте, рабочий — в тылу, партизан — в лесу. Поскольку ваши отцы и деды оказались на оккупированной территории, они, в полном составе деревни Порхневичи и представители других, соседних деревень, пошли в партизаны.

Ведущий налил воды в стакан, обмакнул мощные губы, облизнул их. То ли волновался, то ли хотел показать, что волнуем значением момента. К тому же этот неожиданный визитер.

— Тогда был не сорок пятый еще год, а сорок четвертый. Операция «Багратион» была в самом разгаре, названная в честь полководца двенадцатого года. Красная армия решительно наступала, враг огрызался, но ему уже приходилось уходить с многострадальной территории нашей Родины. Но седьмого июля немецко-фашистские силы задумали контрудар. На станции Гибуличи сконцентрировался кулак — несколько составов с техникой и живой силой. Если бы гитлеровцам удалось задуманное, это бы привело к колоссальным потерям и приостановке широкого наступления.

Выступающий опять обратился к воде, задумчиво подержал стакан на уровне рта, глазами ощупывая ряды пионеров и ветеранов. Неожиданный гость сидел смирно, засунув почему-то палец в левое ухо.

— К тому же в тыл отряду грозила зондеркоманда, пробираясь по наводке предателя. Она сожгла остававшиеся еще в Порхневичах дома — вместе с жителями, а там были почти грудные дети. Страшный момент, драматический момент. И тогда Витольд Ромуальдович Порхневич, командир отряда, сказал начальнику штаба Бобрину: собирай штаб!

Выступающий выдержал паузу.

— Штаб был собран. Выступил командир отряда и сообщил обстановку.

Обстановка была сложная. Надо было или выступать против зондеркоманды, защищая детей и сирот, или ударить по станции Гибуличи и сорвать немецкий план контрудара.

Опять драматическая пауза.

Шукеть сильно прищурился и выпрямился всей своей плоской фигурой.

— После бурного обсуждения решено было все же выполнять приказ центра. Приказ есть приказ. Признаюсь вам, я хотя и ребенком, но был тайком на том собрании штаба. Хотя многие сомневались, какое принять решение, было принято единственно правильное решение. Отряд, как один человек, пошел в бой на вражескую станцию, и там, в огне цистерн и пулеметных очередей, все погибли смертью храбрых, полностью выполнив приказ не только бригады имени Котовского, но и всего главного командования фронтом.

Нужна была еще одна пауза, чтобы собравшиеся осознали величие и драматизм того события.

Старик со слуховым аппаратом наклонился к уху Шукетя и спросил его:

— А кто это на трибуне?

— Инструктор райкома партии.

— А как зовут?

— Макар Петрович Ёрш.

Гость покачал головой:

— Из Ершей, значит.

Шукеть покосился на него с подозрением.

— А теперь мы по порядку прочитаем все имена героев, что погибли в том последнем и решительном бою и будут уже совсем скоро увековечены на обелиске перед зданием вашего интерната.

Макар Петрович взял лежавшую перед ним бумагу, расправил:

— Витольд Ромуальдович Порхневич, Ольгерд Ромуальдович Порхневич, Донат Ромуальдович Порхневич, Михаил Витольдович Порхневич, Анатоль Ольгердович Порхневич, Зенон Ольгердович Порхневич.

Шукеть тихо спросил гостя:

— А вы... знаете, к примеру, кого-то здесь у нас вообще?

— Всех, кого сейчас объявляют.

— А-а...

— Гражина Богдановна Порхневич, Станислава Витольдовна Порхневич, Александр Северинович Порхневич...

— Вы что же, местный? Или приехали откуда?

— Я местный вообще, но сейчас приехал.

Шукеть кивнул, хотя ясности в ответе не нашел.

После примерно тридцати фамилий Порхневичей пошли и другие: Михальчики, Саванцы, Коники, Гордиевские, Казимирчики...

— А, извиняюсь, вы из откуда будете непосредственно?

— Из Канады.

Сообщив эту совсем не рядовую информацию, гость не посмотрел на Шукетя, чтобы полюбоваться эффектом, он продолжал прислушиваться к тому, что говорит Макар Петрович.

— Вячеслав Иванович Копытко, Николай Долженков, Петр Кукин, капитан Портупеев...

— А вы в командировке были?

— Живу.

Шли теперь дальше Ерши, Ровды, Жабковские, Буслы, Микуличи, Волчуновичи — они в бою лично не участвовали, оговорился он, но стали кровавой жертвой зондеркоманды, почему и включены в единый поминальный список.

Гость вдруг поднял руку. почти уже закончивший чтение Макар Петрович настороженно остановился:

— Вы хотите спросить?

Старик встал, и его ненормально одетая фигура стала видна всем.