На кресах всходних
Шрифт:
Янина поняла, что ее любят, но не хотят понять.
Мирона избили еще раз, придравшись к пустяку.
Гражина попробовала урезонить дочь, но из этого ничего не могло выйти и не вышло. Крик, угрозы, слезы. Все зря. Молчит и, кажется, даже загадочно улыбается. Дочка немного презирала и немного жалела мать.
Станислава пробовала подъехать с отговорами, но без успеха тоже, но эта и не очень старалась. Отец велел попробовать, она и попробовала. В эти самые дни она и сама присмотрела себе кое-кого и была плохим агентом по распространению осмотрительности.
Витольд долго готовился, сам удивляясь своим менжеваниям, как ему говорить с дочкой. «Он тебе не пара» — не звучат эти слова, когда всем видно и Янине понятно — только он и пара. Дело в чем-то более жгучем и тяжком. Все же Витольд Ромуальдович как-то начал, улучив момент один на один. Говорил медленно, не сердито, с заботой и смыслом. Выслушала, кивнула — мол, понимаю. Тихонько отошла к копне сена и наложила на нее меланхолические вилы. Витольд понял: разговор состоялся, и разговора не получилось.
Мирон медленно поднимался из охвостья деревни к середине ее тела, что была отмечена знаменитым журавлем. Веска была невелика, но делилась внутри себя на несколько «племен». Если смотреть сверху, напоминала головастика с длинным хвостом. Голова упиралась в мост через Чару. Там стояли дома Михальчиков, Данильчиков, Казимирчиков, Коников, Стрельчиков, у всех у них были лодки, и они из поколения в поколение были не дураки порыбалить. В той части, что можно было назвать «тулово», располагались дома правящих Порхневичами Порхневичей в окружении хат двоюродных братьев, троюродных, кумов, сватов и прочих однофамильных свояков. Среди них тоже иной раз оказывались рыбаки, но как исключение. В подбрюшье у скучившихся вместе Порхневичей расположились Цыдики, Саванцы, Пацикайлики. Хвост, криво уходящий в толщу леса, был заселен Кротами, Лосями, Куницами и прочим зверьем. Их никогда не видели на рыбалке.
Мирон то хотел, чтобы кто-то попался ему навстречу, то не хотел. Вдруг начинал мечтать, что вдруг хоть кто-то из хлопцев или соседей проявит себя на его стороне и он подойдет к воротам Витольда Ромуальдовича во главе целого мирного войска сочувствующих. Почти сразу одергивал себя — Сахони тут на полуправах, а его самого мало кто любит, а те, что из семейств попроще, пожалуй что и ненавидят, как ученика польской школы. Высунулся из ряда, так уж хотя бы красуйся.
Странно вот еще что: стоит перейти с левой стороны улицы на правую — и будто переедешь из страны в страну. По левой части живут люди чистоплотного нрава. Все небольшие, рыжеватые, бойкие, говорливые, все в веснушках и прыщах. Живут они удивительно чисто, выскобленные деревянные полы, промытые всегда окна, иконы в углу всегда в начищенных окладах, и дома все увешано пучками разных ароматических трав — чабрец, иван-чай, тысячелистник. Керосиновые лампы под потолком на крючке и даже абажур из специальной желтой бумаги. Одеты все, и хозяин, и жена-дети, в застиранное, но чистенькое.
Правая сторона — обреченно бедняцкая, и пол часто земляной, и крыто все гнилой соломой, и грязюка тащится в хату, и золой подернуто внутри от нечистой печи, задумчивый грязный свин бродит по двору, телега без колеса торчит накваченой осью, а колесо косо валяется на другом конце двора; нынче надо куда-то ехать, но вовек не собраться.
Мирон остановился. Не мог понять, легче ему становится или труднее. Звон в голове стих, но стало сводить живот. Хоть высматривай место, чтобы присесть, но это, прости Господи, никак нельзя, все сразу поймут — струсил. И ни к кому не завернешь, то же самое подумают.
Перемогся стоя, держась рукой за липу — одну из нескольких, что сами собой выросли вдоль улицы.
Хоть бы собаки пробежали.
Одни расплывающиеся физиономии за нечистыми окошками.
«Чего они так боятся?! Я же иду свататься!»
Территория верховного рода начиналась с пограничного дома старика Ровды, по кличке Адмирал. Он был не из Порхневичей и жил своим характером, был весь в долгах, но не соглашался на предложение брата Витольда Тараса отдать в уплату долга корабельную рынду, что привез много годов тому с корабельной своей службы.
Когда Мирон проходил мимо его забора, перемешанного с кустами поречки, невидимый «адмирал» послал ему свой звонкий сигнал, и это, как ни странно, подбодрило парня. Ко всему прочему это был дополнительный сигнал отказа нахрапистому Тарасу. Моряк оставался в седле.
Сразу за Ровдой еще одно нищее имение — дом деда Сашки. Теперь уж это был и вправду дед: седой, но такой же неприятно юркий, как и в более свежие свои годы. Вот он скрываться не стал. Ему было можно.
— Идешь, сынка?
— Иду, деда! — ответил Мирон, хотя положил себе из Порхневичей беседовать только с «самим».
— Иди, иди, я-то на твоей стороне, чтоб ты знал. Вы с Яниной что за пара, краса на всю Пущу.
Верить старому негоднику было нельзя, и Мирон не верил, но почему-то чувство благодарности шевельнулось в душе.
Поворот дороги, тут стояла еще одна вольная липа, а от нее видать уже и сруб колодца. Сам-то нос журавля видать издалека.
Никого!
Это ж надо — середина дня, и ни души!
Чтобы оказаться перед воротами Витольда Ромуальдовича, переходить на другую сторону улицы не надо было, но Мирон все же перешел, чтобы хоть под маленьким углом, но издалека увидеть сами ворота, не нарваться на них внезапно.
Захотелось пить, даже обрадовался этому. Пересек площадь перед воротами Порхневичей. Медленно окунул ведро в темноту сруба, вытащил, взял в руки и поднес ко рту, как чашу. Стал отхлебывать, стараясь мимо ведра разглядеть и ворота.
— Не ходи! — раздалось сзади.
Не сразу понял, в чем дело.
— Не ходи!
Это был голос Скиндера. Ему-то что, вот уж в чьей помощи Мирон не нуждался.
Поставил ведро на сруб:
— Тебе чего?
Скиндер, всегда бледный, был теперь бел какой-то иной белизной — надо понимать, горящее внутри пламя сгорало внутрь, лишая жизни и так худую фигуру.
— Не ходи!
Мирон страшно вдруг разозлился. Ему и так худо, а тут еще виснет какое-то существо. А Скиндер и правда вис, вцепился в локоть пиджака Мирона, как бы намеренный отчаянной силой вырвать весь локтевой сустав. Одним небрежным движением этого внезапного мозгляка было не стряхнуть. Локоть пришлось выворачивать. Силы у Мирона было вдвое против Скиндера, и он сбросил его с рукава. И даже не задумался, что бы это должно значить. Уже видно ворота, и он знал, что прямо за воротами кто-то есть.