На крейсерах «Смоленск» и «Олег»
Шрифт:
В ожидании очереди для прохода канала приняли свежей провизии и, покончив со всеми формальностями, сопряженными с проходом через канал, в 1 ч дня снялись с якоря. При проходе нашем мимо французского крейсера «Friant», стоявшего перед входом в канал, у английского арсенала, французы сделали нам овацию: весь экипаж крейсера высыпал на палубу, облепил мостики и марсы, с криками «ура» и «viva la Russie», которые замолкли лишь, когда мы скрылись в изгибе канала. С наступлением темноты вытащили из трюмов орудийные станки, которые тотчас же начали прилаживать на места, – работали всю ночь. Канал был пройден без всякой задержки, и в 6 ч утра 27-го мы встали на якорь у Суэца, а в 10-м часу, приняв на крейсер двух лоцманов-арабов и пополнив запасы воды, пошли дальше и, выйдя за маяк, подняли военный флаг и вымпел, которые, однако, вскоре спустили, чтобы не возбуждать подозрения у встречных пароходов. Затем принялись за вооружение: ставили орудия, боевые фонари; подняли на места телеграф и реи – работали без отдыха, чтобы как можно
По сведениям нашего агента, бывшего капитана Добровольного флота П[ташинс]кого, поселившегося в Суэце под псевдонимом «графа Лелива», пароходы с контрабандой в большом количестве шли через канал на Восток и уже до выхода нашего из Севастополя, из различных портов Европы, этим путем проследовало их более трехсот, зарегистрированных нашими европейскими агентами. Наше предприятие по поимке контрабанды являлось поэтому сильно запоздавшим и, к сожалению, не только запоздавшим, но и неважно оборудованным. Во время предстоящего крейсерства наша связь с внешним миром, равно как и «Петербурга», задача которого была одинакова с нашей, – все нужные сведения о контрабанде, которой надлежит пройти через Красное море во время нашего в нем пребывания, равно как доставка почты, свежей провизии и поставка на крейсера туземцев, могущих дать нужные указания при заходе нашем в какие-нибудь малоизвестные гавани – все это лежало на обязанности г. П-кого.
Конечно, для успеха дела было необходимо, чтобы агент этот не был бы подозреваем в соучастии с нами, а на это-то и нельзя было рассчитывать, так как много лет командуя пароходами Добровольного флота, а потому и очень часто бывая в Порт-Саиде и Суэце, «граф Лелива» был здесь хорошо известен под своим настоящим именем и уж одно то, что он вдруг переменил фамилию и поселился в Суэце, возбуждало у всех справедливые подозрения; подозрений этих, однако, еще не высказывали, выжидая для того, может быть, более подходящий момент. Кроме того, г. П-кий, как выяснилось впоследствии, оказался совсем не на месте, так как проявил неумение и совершенное равнодушие к делу, ему порученному: мы не только не получили через его посредство никаких сведений за все 17 дней нашего крейсерства в Красном море, но ни одного письма и ни одного фунта провизии, а те арабы, которые были им наняты и посажены к нам в Суэце, с которыми рекомендовалось «обращаться вежливо и кормить хорошо», – оказались никуда не годными авантюристами, которых мы скоро изгнали. Впрочем, о том, как отозвались на нашем походе все небрежности начальства и агентов, я буду говорить позже4.
Мы проходили канал вместе с английским пароходом «Dragoman»: он казался нам подозрительным, – особенно потому, что, не останавливаясь в Суэце, прямо пошел дальше. Благодаря нашей остановке здесь, он порядочно успел уйти вперед, но около 2 ч пополудни мы стали его догонять, а так как вооружение наше еще не было закончено, «Dragoman» же решено было осмотреть, то пока уменьшили ход и лишь с наступлением ночи, пройдя Суэцкий залив и выйдя в Красное море, мы обогнали пароход, держа его теперь за кормой.
Рано утром следующего дня перекрасили трубы крейсера и воротник наружного борта в черный цвет; работы по установке орудий, прожекторов и телеграфа близились к концу. К полудню все было готово; крейсер окончательно переродился, и на верхней палубе его красовались теперь восемь 120-мм орудий, восемь – 75-мм и четыре – 47-мм, а на переднем мостике – два пулемета. Мы могли начать теперь свои операции. «Dragoman» шел еще за нами, и в 2 ч дня мы его остановили.
Порядок остановки пароходов был вообще следующий. Заметив какой-нибудь пароход, идущий на юг, мы сближались с ним или его догоняли, стараясь в то же время прочесть его название. Затем, в случае если название парохода состояло в нашем списке контрабандных судов, мы подымали военный флаг и вымпел, а если он шел слишком близко к берегу в пределах территориальных вод (3 мили), то и сигнал «Следуйте за мною»; таким образом, пароход выводился на простор, где ему, опять же сигналом, предлагалось застопорить машину, после чего к нему посылался катер с двумя офицерами и вооруженной командой, которые производили осмотр пароходных документов и груза. Если документы оказывались в исправности, а груз легальным, об этом передавалось по семафору на крейсер, и, когда катер с офицерами и людьми отваливал от парохода, с крейсера сигналом разрешалось последнему продолжать путь. В противном случае катер привозил на крейсер капитана парохода для опроса его командиром, а другой раз и часть экипажа для дачи показаний, и, при наличности улик на нелегальность груза и его назначение, пароход арестовывался.
Надо заметить, что почти все пароходы, которые нам приходилось останавливать, прибавляли ход при нашем приближении, наивно предполагая уйти от «Смоленска», и хотя и видели, что это им не удается, все же не обращали никакого внимания на поднятый сигнал – остановиться; зачастую они не показывали и своей национальности, пока крейсер не подтверждал своих требований орудийными выстрелами, сначала холостыми – обыкновенно до трех, – а затем и боевыми, через пароход. Последнее средство действовало всегда великолепно, и самый непонятливый англичанин, при звуке летящей над его головой гранаты, моментально останавливался, подымал флаг и не делал
Мне казалось неправильным останавливать лишь пароходы, обозначенные в агентском списке. Был ли верен этот список? Можно ли было положиться на то, что Красным морем не проходят такие пароходы, которые при нагрузке сумели замаскировать свой недозволенный груз и, прибегнув к хитрости, избегли участи быть зарегистрированными нашими агентами, – или, наконец, приняв законную часть груза в одном из больших портов, не догрузились потом контрабандой где-нибудь на Мальте, или на одном из бесчисленных островов Архипелага, не возбуждая притом ничьего подозрения? Было бы, поэтому, более целесообразным осматривать все пароходы, спускающиеся на юг. Но, с другой стороны, разве мыслимо было выполнить эту работу двум крейсерам, когда бывали такие дни, что мы, стоя на пути пароходов, видели их десятками, другой раз по несколько штук сразу?
С «Dragoman» пришлось повозиться. Пароход этот, шедший под берегом, не хотел слушаться нашего сигнала «Следуйте за мною» и не подымал своего флага до второго холостого выстрела, и было досадно, что с ним мы потеряли столько драгоценного времени, так как документы его оказались в порядке, и после осмотра он был отпущен с миром; шел он с грузом нефти в Шанхай из Батума, откуда вышел 19 июня.
С вечера 30 числа, пройдя остров Джебель Таир, начали вызывать по телеграфу «Петербург», предполагая, что он находится где-нибудь у южных островов и, пройдя за ночь до Зебаира, на другое утро получили с «Петербурга» телеграмму, из которой узнали, что крейсер ждет нас у Таира. Вероятно, гористые острова помешали нашим переговорам, а из-за мглы мы разошлись, не заметив друг друга. Легли на обратный курс, и в 12-м часу увидели на горизонте «Петербург» рядом с каким-то большим пароходом под русским военным флагом. Незнакомец оказался английским пароходом «Malacca» P. & O. (Peninsular and Oriental C. – Прим. ред.), везшим рельсы, броню, части машин и проч. из Антверпена в порты Японии. На «Петербурге» рассказывали, что капитан «Малакки» отказался предъявить к осмотру судовые документы и во время осмотра парохода и снятия показаний с команды вел себя самым вызывающим образом; когда же было признано, что «Малакка» подлежит задержке и отправке в Россию под нашим флагом, он приказал прибить гвоздями кормовой английский флаг к флагштоку и сказал, что если последний будет содран, то это будет считаться оскорблением нации, которой флаг принадлежит.
Но все, однако, обошлось благополучно: буяна заперли в его каюте, послали на пароход команду с «Петербурга» при 3-х офицерах, переменили без всяких инцидентов английский флаг на Андреевский – и в скором времени наш первый приз отделился от нас, направляясь на север для дальнейшего следования в Либаву. «Петербург» остался крейсировать в этом районе, а «Смоленск» пошел снова на юг, ночью спустился до Мокки, а затем повернул обратно и лег на остров Цукур.
С самого выхода из Суэца мы сильно страдали от жары: время было летнее, и начинался худший сезон в Красном море. Днем солнце жгло невыносимо; черные борта крейсера накалялись под его лучами до такой степени, что к ним нельзя было притронуться, и в каютах поэтому температура была свыше тридцати градусов. Сидеть внизу днем не было никакой возможности – спать ночью также, так как в большинстве случаев крейсер, крадясь ночью за каким-нибудь пароходом, тушил все огни, и иллюминаторы (круглой формы окно в борте судна. – Прим. авт.) в жилых помещениях наглухо закрывались, чтобы не выпускать наружу света. Мы проводили, поэтому, весь день на спардеке; уголь отсюда уже был убран – им пополнили опустевшие угольные ямы. На спардеке мы завтракали и обедали, здесь же и спали, но, в общем, ночью было не прохладнее, а скорей наоборот. Днем хоть дул иногда слабый, освежающий ветерок – с заходом же солнца он стихал совершенно, и раскаленные пески Нубии и Аравии, среди которых лежит узкая полоса Красного моря, отдавали свой жар неподвижному воздуху. Если при этом случалось, что с берега потянет ветерок, то горячее дыхание пустыни – сухое, несущее с собой частицы мельчайшей пыли, – затрудняло дыхание, делая совершенно излишней всякую попытку заснуть.
Подойдя на другой день свидания с «Петербургом» к Цукуру, «Смоленск» здесь остановился, поджидая пароходов с севера, путь которых лежит обыкновенно под самым островом. Действительно, в течение дня их прошло мимо нас 6 штук, но так как ни один из них не значился в нашем списке, то их не трогали. В этот день был нами остановлен N. D. Lloyd «Prinz Heinrich», смело приближавшийся к нам, делая узлов 14–15. На наш сигнал – «Застопорить машины» – он поднял флаг кампании и почтовый и показал свои позывные (сочетание сигнальных флагов, обозначающее имя судна. – Прим. авт.), но продолжал путь, и остановился лишь после холостого выстрела, который перепугал высыпавших наверх пассажиров. Сейчас же на «Heinrich» начали спускать шлюпку, но наш катер предупредил ее и, отвалив от крейсера, направился к пароходу. Капитан последнего – корректный и вежливый, как все немцы, сейчас же вынес судовые документы и, выразив удивление, что мы останавливаем «ein Reichspostdampfer», сказал, что, конечно, у него не может быть никакой контрабанды; во время этой процедуры, оправившиеся от испуга пассажирки взапуски щелкали своими кодаками, снимая наших офицеров.