На крейсерах «Смоленск» и «Олег»
Шрифт:
А команда? Нам дали отбросы всех экипажей черноморской дивизии – людей, почти исключительно призванных по случаю войны из запаса, людей вялых, забывших то немногое, что они знали когда-то на службе. 90 % этого сброда были люди порочные и штрафованные, отбывшие в свое время самые тяжкие наказания.
Люди эти, конечно, нисколько не интересовались ни нашим походом, ни общим ходом военных событий, – единственное их желание было вернуться домой на родину, и каждая миля поэтому, удаляющая крейсер от родных берегов, делала их настроение все хуже и хуже. Команда наша не умела ни работать, ни даже веселиться. Вечно хмурые, с выражением затаенного негодования на недовольных лицах, они работали как мухи, никогда не веселились и бесконечно ссорились друг с другом из-за всякого пустяка. Господи, – думалось мне, – что же это будет, когда нам придется воевать не с беззащитными купцами, а с настоящим вооруженным врагом?
Ведь знало же начальство, что мы отправляемся не на partie de plaisir (увеселительная прогулка (франц.) – Прим. ред.), а на дело серьезное и ответственное; знало оно также, что командиры крейсеров – прекрасные моряки, от строя отстали давно и вместе с таковыми же офицерами не могли явиться ни воспитателями, ни даже авторитетом для этой испорченной, разнузданной массы никуда не годных людей. Конечно, это не могло не прийти в голову рачительным хозяевам экипажей и главному их начальнику, но соблазн отстранить от себя элемент, портящий команды того или другого экипажа и причиняющий поэтому немало хлопот, был настолько велик, что мысль эта, разве только мелькнув, не повела ни к чему, и люди назначались; «надо почистить экипажи, так оно будет спокойнее», – думалось при этом.
Утром 22 июля крейсер миновал группу островов Aldabra, принадлежащих Англии, а к вечеру того же дня французские острова Comoro, с вулканом Сartala (8000 футов) на острове Grand Comoro, той же группы; после этого мы вошли в Мозамбикский пролив. Что за чудные теперь стояли дни – тихие, не жаркие. Море спокойное, синее-синее расстилалось вокруг нас, сливаясь на далеком горизонте с таким же как оно глубоким, лазурным небом; воздух был так поразительно прозрачен, что дальность зрения увеличивалась в несколько раз, но нигде ни дымка, ни паруса. Только стаи летучих рыбок, обеспокоенные движением крейсера, взлетали из-под него во все стороны, и, сверкая на солнце, пролетали над поверхностью моря, чтобы потом снова погрузиться в его прозрачные воды…
Недолго, однако, пришлось нам наслаждаться этой чудной погодой. 26-го, как только крейсер вышел из Мозамбикского пролива, направляясь к южному берегу Африки, мы встретили сильный шторм от S – SO, причем температура упала до 16° R (20 °C. – Прим. ред.). В этот день мы вступили на тракт пароходов, а потому уменьшили ход. Шли мы теперь чрезвычайно медленно, под одной машиной, делая 3–4 узла, чтобы не тратить зря уголь. Ветер то стихал, то свежел снова, и громадная океанская зыбь не унималась, так что даже такой колосс как наш «Смоленск» иногда порядочно раскачивало, и размахи доходили до 27°. Все это время нам не попадалось ни одного судна, и лишь к вечеру 2 августа, когда крейсер, приблизившись к берегу, находился на траверзе (Траверз – направление, перпендикулярное к борту судна. – Прим. авт.) Algoa bay, мы встретили большой парусник, прошедший очень близко мимо крейсера, но, конечно, его не заметив, так как «Смоленск» шел без огней.
В тот же день мы вступили в сферу Игольного течения, благодаря которому могли, при той же экономии топлива, подвигаться несколько быстрее. 6 августа, находясь милях в десяти к югу от мыса Francis, около 10 ч утра с крейсера был замечен дым парохода, по-видимому, направляющегося на восток. К сожалению, пароход был под самым берегом, где остановить его не было возможности; приблизиться к нему было бы также рискованно, так как он, поняв наши намерения, укрылся бы в Port Elisabeth и мы, не сделав ничего, были бы узнаны и открыты. Однако в 5 ч вечера обнаружилось совершено ясно, что пароход наш не зайдет в Algoa bay, и поэтому мы принялись его догонять. Тем временем стало темно. Сначала мы довольно ясно видели огонь впереди идущего парохода, но потом он вдруг исчез, и когда рассвело, горизонт был чист, и нам не оставалось ничего больше, как снова повернуть на West.
В следующую ночь мы опять гнались за пароходом, замеченным с вечера. Было холодно, свежо, моросил дождь. Пароход, заметив за собой погоню, напрягал все усилия, чтобы уйти, но мы, следуя за ним по пятам всю ночь, наутро его остановили. Это был англичанин «Comedian» (Liverpool). Отправлять сегодня людей для осмотра парохода было делом рискованным: катер, отвалив от крейсера, временами совершенно пропадал за гребнем волны; огромные валы иногда скрывали от нас и пароход, отстоявший от «Смоленска» не далее как на милю, и когда катер подошел наконец к его борту, оказалось, что не только вылезти на пароход, но даже пристать к его борту нет никакой возможности. С «Comedian», однако, удалось бросить в катер документы, которые тут же были осмотрены и оказались
10 августа, заметив на юге дым, выходивший как будто из двух труб, направились на него. К сожалению, уже смеркалось, и мы поэтому скоро потеряли из виду ожидаемый пароход. Затем, все дни до 15-го, стояли штормовые погоды; крейсер ходил взад и вперед, но никто нам не встречался. 15-го решено было возвращаться на север. Запасы угля у нас приходили к концу, а надо было еще сделать более 2000 миль до Menay bay, места нашего rendez-vous с «Гользацией», – найдем ли мы еще нашего угольщика? Итак, в 8 ч утра 15 августа мы легли на вход в Мозамбикский пролив и дали средний ход. Наше крейсерство у южного берега Африки, длившееся 12 суток, окончилось; самая южная точка, до которой мы при этом спускались, была 34° 31'.
Действия крейсера за эти 12 суток были очень неудачны: пароходы, которых мы видели достаточно, проходили мимо нас под самым берегом, где противное для них течение было наиболее слабым, а вследствие своей близости к берегу, они делались для нас неуловимыми и мы лишь издали, соблюдая большую осторожность, могли следить за ними, часто не имея возможности предпринять что-либо для их остановки. Большие пароходы, сильным машинам которых нипочем противное течение, шли в открытом океане, но попадались реже, – да и в противном случае крейсерство наше не могло бы оказаться здесь плодотворнее из-за свежей погоды, которая почти не прекращалась: из 12 дней крейсерства, едва ли три дня были тихими и ясными, – в остальные было очень свежо, с туманом или дождем, и громадная зыбь отнимала всякую возможность осмотра парохода, как бы явна ни казалась нелегальность его назначения.
23 августа, около 6 ч утра, когда до Занзибара оставалось миль 30, мы вступили в телеграфное сношение с «Петербургом», а через два часа увидели и его самого у входа в Menay bay; затем мы вместе вошли в бухту, где встали на якорь. С «Петербурга», который все это время находился в этих водах, сообщили, что «Гользация» уже несколько дней как пришла к месту rendezvous, но что в настоящее время пароход отослан в Дар-эс-Салаам, отвезти почту. «Петербург» уже грузился углем – сначала у острова Мафиа, но когда его оттуда выгнал германский станционер, – в безлюдных шхерах вблизи того же острова. Известия о печальной судьбе наших призов и двусмысленности положения нас самих, подтверждались. Решено было завтра утром сняться и пойти в Дар-эс-Салаам, где, может быть, удастся погрузиться с «Гользации» и «Смоленску».
На другой день, в 6 ч утра, проходя между зелеными лесистыми островками к выходу из Menay bay, за одним из них мы заметили белый корпус военного судна, направляющегося в бухту. Незнакомец приближался к нам быстро, и скоро мы узнали в нем английский крейсер 2-го класса «Forte». Поравнявшись с «Петербургом», шедшим головным, «Forte» поднял сигнал – «Имею важные депеши», и встал на якорь; «Петербург», а за ним и мы – остановились. Депеши с англичанина сообщали о сражении при Ляояне и о рождении наследника цесаревича, но не одна только любезность доставить нам эти сведения заставила «Forte» прийти в Menay bay. В 8 ч утра «Петербург», вопреки всем международным и морским правилам, подняв английский флаг, произвел салют в 21 выстрел – зачем, так и осталось для меня загадкой: на «Forte» не было ни адмирала, ни командора, а, кроме того, мы находились в водах Занзибара – государства независимого, где власть Англии признается лишь номинально. Но англичанин ответил на салют и затем, при свидании командира «Forte» с командиром «Петербурга», первый выразил свою радость, что ему удалось, наконец, найти знаменитые русские крейсера, которых суда британского флота уже давно ищут как на юге, так и в этих водах; вслед за тем он заявил от лица своего правительства протест по поводу нашего пребывания в водах Его Величества короля Великобритании и, заметив, что пребывание в нейтральных водах судов воюющей державы ни в коем случае не может быть допустимо, предложил нам немедленно покинуть бухту.