На крыльях
Шрифт:
Подвернув влево (а ведь надо было вправо!), Дорохов вскоре упёрся в пелену облаков.
«Гм-м… — недовольно подумал он. — Всего 450 метров, а уже деваться некуда. Низом идти — трубы мешают. Подо мной Красный Луч, а скоро Дебальцево. Как же быть?..»
Заметив ещё левее самолёта неширокое «ущелье» между двух облачных массивов, Дорохов смело свернул в него и, увеличив обороты мотора, энергично полез в высоту. Но и там ничего приятного не ожидало его. Впереди сходились верхний и нижний ярусы облачности, светлый клин чистого воздуха кончился, и самолёт стрелой воткнулся в тёмную мешанину облаков.
Ёкнуло сердце молодого пилота, — в трудных «слепых» полётах он был ещё мало натренирован. Справившись с волнением, Илья убрал газ и стал пробивать облака вниз. Зорко следил за приборами и боялся сделать резкое неверное движение. На высоте 200 метров справа показалась земля — двукрылый самолёт вывалился из облаков с креном, ленты-расчалки тоскливо посвистывали.
Выровняв машину и оценив обстановку, Илья повел самолёт под нижней кромкой облаков, внимательно всматриваясь в незнакомую, как Африка, украинскую землю. Всё белым бело и не поймёшь, где что находится! Вернуться бы?.. Так нет же, недорос ещё до смелых решений и не проучен был своим упрямством…
Глянул на карту. По расчёту должен находиться возле изгиба железной дороги, а на земле железной дороги нет и в помине. Вот так штука! Ищи её, Илья, крепко ищи… Стал кружить и влево, и вправо — нет дороги и только. «М-да… для меня это пустяк, — рассуждал он сам с собой, — а всё же положеньице пикантное!»
А дороги всё нет… Не придумали же её в типографии, где печатали карту?! «Стоп! Ну, и садовая голова, — выругал себя незадачливый пилот. — Я всё наоборот делаю: ищу на земле то, что вижу на карте. Исправим ошибку…»
Сперва всмотрелся в землю и обнаружил на ней озерцо, скованное льдом, и на берегу село, а за ним развилку шоссейных дорог. Одна идёт влево, а две круто сворачивают вправо. Сориентируем карту по компасу. Вот так. А теперь ищем на карте то, что есть на земле… Вот, пожалуйста, всё налицо — и никакой опечатки… Кто говорил, что Дорохов не лётчик?! А вот немного севернее идёт и «железка». Если буду лететь вдоль неё, то прямёхонько прибуду в Харьков. Не зря железную дорогу в авиации прозвали «компасом авиаторов»!
И вообще, чтобы точно прилететь в заданное место, лётчику надо иметь только карту, приборы и терпение, — остальное приложится…
Ободрённый успехом, Дорохов взял верный курс и, напевая весёлую песенку, полетел на север. Все невзгоды остались позади, и даже начальство не узнает, что он блуждал в первом же рейсе.
Но не пролетел он и десяти минут, как мотор резко сбавил обороты и безнадёжно умолк.
Едва хватило времени, чтобы выбрать подходящее место и сесть на заснеженное поле.
Приехали!
Неохотно вылез Илья из кабины, обошел самолёт, на сердце отлегло — целый. Причина вынужденной посадки — полная выработка горючего. Долетался! Недалеко населённый пункт. Пошёл к нему, а навстречу — ребятишки.
— К нам прилетели, дядько?
— Специально!.. Что это за станция?
— Барамля.
— Ну, ведите, хлопцы, где тут у вас есть телеграфист?
… Конечно, из отряда помогли, прислали горючее, и рейс был завершён. По возвращении Дорохова ожидал крупный разговор с командиром отряда. Неприятно очень, но в авиации без «шприцов» не прожить, так все старые лётчики говорят. Откуда повелось это словечко, — кто его знает? Но оказалось оно живучим среди крылатого русского племени.
В общем, в любом аэропорту есть маленький насосик (по типу велосипедного) для промывки мотора бензином или заливки в цилиндры масла перед запуском. Называется он шприцем. И вот, когда кому-нибудь из лётчиков влетает от командира поделом, то остальные авиаторы говорят об этом происшествии: «Дорохову (или такому-то) дают шприца!».
— Славно слетали, Дорохов, — начал разговор Троепольский.
Мрачное молчание.
— Ну, расскажи, как было дело?
Посопел немного простуженным носом, потоптался как медведь в своих меховых унтах, подумал крепко — и всё выложил начистоту: и как летел, и о чём думал, и как посадку произвёл. Семь бед — один ответ.
Откровенность спасла от более тяжёлого наказания. В авиации ведь так ещё говорят: «Кто правдив, тот и смел, тот и летать сможет!» Оценил командир честность начинающего пилота.
— Держаться за ручку, да летать вокруг своего аэродрома — не велика премудрость, — сказал он, когда размер наказания был им точно определен. — Вы честь аэрофлотцев не позорьте. Надо уметь летать и в плохую погоду, но только в такую, какая вам по силам.
— Ясно, товарищ командир.
— Вы у меня полдня вымаливали этот рейс, а что вышло?
Виноватое молчание.
— Лётчик должен иметь ясную голову и железный характер. Советую вам всерьёз заняться воспитанием своего характера. Идите.
Долго после этого рейса «прорабатывали» Дорохова на разборах полётов и на собраниях. Не скоро ему разрешили летать в плохую погоду. Дорохов прекрасно понимал, что во всём виноват сам, тренироваться стал добросовестно и к каждому слову синоптиков относился теперь с уважением.
Больше не было у него случая, когда бы ему пришлось краснеть перед товарищами и командиром. Честь аэрофлотца он отстоял и на лёгких самолётах и на воздушных кораблях, хотя бывали сотни полётов очень трудных.
* * *
В июле 1938 года на самолёте П-5 Дорохов как-то летел из Москвы сочинским рейсом. В пассажирской кабине оживлённо беседовали три молоденькие артистки, летевшие на курорт. Пассажирки попались стойкие: ни ветер, ни болтанка, ни высота им нипочём. Таких любят авиаторы: хлопот с ними меньше и у пилотов на душе спокойнее, когда человек не страдает от «воздушной болезни».
На остановках девушки с любопытством расспрашивали пилота о тех местах, над которыми они пролетали, задавали много авиационных вопросов и сожалели, что Дорохов не имел возможности включаться в их беседу в полёте. Илья обстоятельно и вежливо отвечал, сам ни о чем не расспрашивая. Держался с достоинством.