На крючке
Шрифт:
— Если вы извините меня на минутку, есть неотложное дело, которое требует моего внимания.
Он встает, бросая взгляд на моего отца, а затем наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, его пальцы запутываются в моих волосах.
— Веди себя хорошо, — бормочет он, касаясь моей кожи. — Ты никуда не сможешь убежать, чтобы я не последовал за тобой.
Тревога смешивается в моей крови, когда он уходит, мой живот сжимается от нерешительности. Мой отец сидит прямо здесь, и он единственный человек на этой
Я ничего не сделаю, если не буду знать, что Джон будет защищен, а он уже не раз доказывал, что не делает его приоритетом.
Нет. Что со мной не так? Он не позволил бы ему умереть. Джон все еще его ребенок, в конце концов.
Мои внутренности скручиваются, отвращение прокладывает себе путь через мою грудь от того, как легко мой разум перешел от веры в доброту людей к сомнению в том, на какое убийство они согласятся. Несколько дней рядом с преступниками, и вдруг я принимаю это как факт.
Меня беспокоит, что это не беспокоит меня так, как должно.
— Венди, я хотел бы поговорить с тобой, пожалуйста, — мой отец вытирает уголки рта салфеткой, прежде чем положить ее на место. — Наедине.
Мое сердце замирает, зная, что это то, что не понравится Крюку, но… Крюка здесь нет. И я заслуживаю ответов. Я киваю головой, отодвигая стул и оглядываясь по сторонам, наполовину ожидая, что кто-нибудь выскочит и схватит меня, но с каждым шагом я дышу все легче, понимая, что никто не придет.
Мы идем через бальный зал, пока не доходим до задних дверей внутреннего дворика, отец позволяет мне выйти первой, а сам идет следом. Мы единственные люди на улице, и холод проникает в мои кости, когда я вздрагиваю от прохладного ветерка.
— Он использует тебя, чтобы добраться до меня.
Я вздрагиваю от его внезапных слов, моя рука ложится на грудь. Я не уверена, чего я ожидала. Может быть, извинений за то, что он не понял, что меня нет, или за то, что он могу появиться здесь, но всегда пропускаю все остальное.
Тот факт, что я явно ничего не знаю о своем отце, льется мне в горло, пока я не чувствую лишь вкус горькой правды.
Я качаю головой, выдыхая смех.
— Ты действительно не знал, что меня нет?
— Венди, будь благоразумной. Если ты просто пытаешься привлечь к себе внимание, то я…
— Ответь на вопрос.
Мои кулаки сжимаются по бокам.
Он вздыхает, потирая рукой лоб.
— Моя служба безопасности сказала мне, что тебя нет дома, и я решил, что ты закатила истерику.
Его слова взрываются в моей груди, как бомба, обжигая мои внутренности. Истерика. Как будто я ребенок.
— Если бы я знал, что ты была занята тем, что резвилась с преступником-психопатом, я бы прочесал всю землю, чтобы разыскать тебя.
Я смотрю на него с открытым ртом.
— Откуда ты это знаешь?
— Что знаю?
— Что
— А как иначе? — он разводит руки в стороны. — Ты играешь в очень опасную игру, Венди. О которой ты ничего не знаешь.
Ожог разрастается, обжигая мое горло.
— Не принижай меня!
Его глаза расширяются, и я делаю шаг вперед, пальцы пробегают по волосам, сердце бешено бьется в груди.
— Мне так надоело, что все относятся ко мне, как к фарфоровой кукле, которая должна держать рот на замке и выглядеть красивой. Мое мнение имеет значение.
Его взгляд смягчается.
— Конечно, имеет, Маленькая Тень, — он придвигается ко мне. — Я стараюсь.
Я насмехаюсь.
— Ты не пытался с тех пор, как умерла мама.
У него напрягается челюсть.
— Ты ничего не знаешь о своей матери.
Я вскидываю руки вверх.
— Значит, я просто глупая. Я не знаю Крюка. Я не знаю свою мать. И уж точно не знаю тебя.
— Он заставляет тебя быть здесь? — он подходит еще ближе, его голос мягкий, как будто он пытается заманить животное в клетку. — Он… он причинил тебе боль?
Мое дыхание сбивается, когда я стискиваю зубы, желание сказать ему об этом кричит из глубины моего горла.
— Как Джон? — спрашиваю я вместо этого.
Его движения замедляются.
— Что?
— Я спрашиваю, как Джон. Ну, знаешь, твой сын?
— Какое отношение это имеет к нашему разговору сейчас? — он вскидывает брови.
— Вообще-то, очень большое.
Мое сердце замирает от надежды, что он скажет мне, что был у него. Что он только что говорил с ним по телефону, и он хорошо устроился.
Он проводит ладонью по лицу.
— Я уверен, что с ним все в порядке.
Разочарование оседает, как кирпич, пробиваясь сквозь мои внутренности, заставляя рыдания застрять в горле. Он даже не поговорил с ним. И если ему нельзя доверить простой телефонный звонок, как я могу верить, что он позаботится о безопасности Джона в случае с Крюком?
Чувство вины охватывает меня, когда я понимаю, что Джон был совсем один. Акклиматизирующийся в одиночестве.
Закрыв глаза, я делаю глубокий выдох, больное чувство поселяется в моем нутре и расширяется, пока принятие моей ситуации не заполняет меня и не обволакивает по краям.
— Он не заставляет меня, — говорю я медленно.
— Он использует тебя, чтобы добраться до меня, — повторяет он.
Он не ошибается. Крюк уже не раз говорил мне, что его волнует только то, как добраться до моего отца. Но до этого момента я не знала, насколько это откровение ранит. Дни, предшествовавшие этому, притупили мою боль, но с принятием приходит осознание, и теперь раны пульсируют там, где Крюк прорыл путь в мое сердце только для того, чтобы вырезать себя.