На луче света
Шрифт:
Когда он увидел Жизель, он оторвался от группы и подошёл к ней с распростёртыми объятиями. Он горячо обнял её, затем отступил на шаг и молча посмотрел ей в глаза. Прот, очевидно, с нежностью о ней вспоминал.
Имея массу других обязанностей, я покинул их и поспешил на встречу с моим первым на тот день пациентом.
Когда я достиг своего кабинета, я обнаружил, что господа Родриго и Ковальски уже ждали снаружи с Майклом, двадцатидвухлетним белым мужчиной, пытавшимся убить себя, по крайней мере, трижды, прежде чем поступить в МПИ.
И он не одинок. Количество самоубийств в США и других странах значительно
Майкл, к примеру, взял на себя ответственность за смерть своего брата-близнеца и отчаянно желает "сравнять счёт". Хотя он и правда сыграл важную роль в событиях, приведших к гибели его близнеца, но это был несчастный случай, который мог произойти с кем угодно. Мне не удалось убедить его в этом, как, впрочем, и освободить его от чувства ответственности и вины ("Почему он, а не я?").
Но Майк продвинулся по этой логике на одну ступень дальше, чем большинство. Он чувствует ответственность за судьбу каждого, с кем он когда-либо пересекался, боясь, что мог запустить цепную реакцию катастрофических событий. Обычно он держится подальше от всех, избегает взглядов, мало разговаривает.
Но не в этот раз. Хоть он, как обычно, был неопрятен и небрежно одет, он вошёл в кабинет в хорошем (для него) настроении. Он даже попытался улыбнуться. Я заметил это, надеясь, что это была настоящая перемена в его отношении к жизни. Но было вот что. Он услышал о проте и с нетерпением ждал встречи с ним. "Не волнуйтесь, — добавил он, глядя мне прямо в глаза. — Я не собираюсь больше пытаться, пока не пообщаюсь с парнем с КА-ПЭКС". Когда я с сомнением посмотрел на него, он ухмыльнулся и поднял покрытую шрамами руку в армейском приветствии. "Честное скаутское".
Старая психиатрическая аксиома: "Остерегайтесь весёлых самоубийц". Я знал, что он не шутит и, вероятно, ждёт, что скажет прот о возможном решении его проблем. Но я, разумеется, не прекращу наблюдения и не буду переводить его во второе отделение.
Размышляя о том, что прот мог бы сделать для Майкла и для остальных, я вдруг понял, что его возвращение столкнуло нас с другой дилеммой. Все пациенты были наслышаны о более раннем визите прота и их надежды на то, что он снимет с них груз их недугов, как он уже делал для многих наших бывших пациентов, росли, возможно, слишком стремительно. Я не мог сдержать своё любопытство: что же станет с пациентами, подобно Майклу, чьи надежды рухнут, если он не сумеет удовлетворить их радужные ожидания?
Тем вечером я убрался на своём столе или пытался убраться — когда я закончил, он выглядел ненамного лучше, чем прежде, — и я нашёл бумагу, уже две недели ожидавшую моего рассмотрения. Я стал изучать её, но всё о чём я мог думать — это моя предстоящая беседа с протом. Хотя он только вернулся, но я уже чувствовал себя бессильным. В такие моменты я начинаю всерьёз подумывать о досрочном уходе на пенсию, хотя моя жена уже прожужжала мне все уши о том, что это ошибка.
Многие люди придерживаются о психиатрах и, возможно, обо всех медиках подобного мнения: мы работаем, когда захочется, берём большие выходные, тратим много времени на отдых. И даже когда мы приходим на рабочее место, никакой реальной деятельности не производим и за это получаем огромные гонорары. Поверьте, это вовсе не так. Работа занимает двадцать четыре часа в сутки. Даже когда мы не посещаем наших пациентов и не ходим по вызовам, мы проводим умственную работу над их историями, стараясь думать о том, что мы, возможно, забыли что-то, что может им помочь. И страх сделать ошибку часто берёт верх. Часто мы мало спим, много едим, мало упражняемся — делаем всё то, против чего выступаем.
Я, наконец, просмотрел дело прота, к сожалению, ни одной свежей идеи мне в голову не пришло. И я знал, что не смогу спокойно спать ни в ту, ни в последующие ночи, пока у нас с Робертом не выйдет изгнать всех демонов, с грохотом ревущих в глубинах его истерзанного сознания.
БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
На утро перед следующей своей встречей с протом я получил звонок от Чарли Флина, астронома из Принстона, коллеги моего зятя, который изучал планетарную систему, с которой, как утверждал прот, он пришёл. Его голос напомнил мне скрипучее колесо.
— Почему вы не сообщили мне, что он вернулся? — спросил он, даже не поздоровавшись.
— Я…
— Ого. Вы должны понимать, что прот мой пациент. Он здесь ни для вашей выгоды, ни для чьей бы то ни было ещё.
— Не соглашусь.
— Это не вам решать! — отрезал я. Той ночью я плохо спал.
— А кто занимается подобными вопросами? Он может многое нам поведать. То, что мы от него узнали, уже изменило способ нашего мышления в вопросах астрономии, и, я уверен, мы лишь коснулись поверхности. Он нужен нам.
— Моей первичной обязанностью является мой пациент, а не мировая астрономия.
Последовала небольшая пауза, пока он пересмотрел свой подход.
— Конечно. Конечно. Смотрите. Я не прошу принести его в жертву на алтаре науки. Всё, чего я прошу, это позволить нам поговорить с ним, когда он не занят лечением или чем-то другим.
Я мог понять его позицию и действительно, припев начинал звучать знакомо.
— Я предложу вам компромисс, — сказал я ему.
— О, нет. Отсылать список вопросов, как в прошлый раз — это не дело.
— Если позволить вам говорить непосредственно с ним, каждый астроном в стране будет готов тарабанить в дверь.
— Но я постучался первым.
— Нет, не вы. Кое-кто попал сюда раньше вас.
— Что? Кто?
— Журналистка, которая помогла нам заполнить пробелы в его истории пять лет назад. Жизель Гриффин.
— Ах. Она. Но что она будет делать с ним? Она не учёный, не так ли?
— Тем не менее, вот вам моё предложение. Вы и все остальные можете общаться с ним через неё. Это приемлемо?