На маленьком острове

Новогрудский Герцель Самойлович

— Ну, ребята, поблагодарите профессора, поблагодарите товарища Варес, поблагодарите тех, кто спас ваши глупые головы, и пошли.

— Спасибо, большое спасибо! — сказали Юло и Марти вставая.

Ученый ласково остановил ребят:

— Нет, погодите, так я вас не отпущу: дружбу надо закрепить…

Обводя глазами стол, конторку, полки, он задержался взглядом на четырехгранной банке с колюшкой, взял ее, протянул мальчикам:

— Вот, на память… Сам ловил, сам спиртовал. Буду очень рад, если взамен вы пришлете мне других колюшек, тех, что возьмете

на свет. Пусть мой подарок напоминает вам: нужно дружить с наукой. А ваш будет напоминать мне: нужно дружить с нашей чудесной, отзывчивой на все новое молодежью.

— Мы обязательно пришлем вам колюшек, товарищ профессор! — заверил Марти. — Крупных-крупных выберем. Как только выловим, так и пришлем.

9. Огни загорелись

На следующий день после того, как Мартин Крусте привез Юло и Марти с белого корабля на остров и с рук на руки сдал матерям, в конторе колхоза заседало правление. Разговор шел о ловле колюшки на свет. Вернее, не разговор, а спор. Спорил, как всегда, старый Леппе. Рассказ председателя об его беседе с профессором Луниным не произвел на старика никакого впечатления.

— Колюшку, — сказал он, — могут хоть сто профессоров расхваливать — лучше она от этого не станет. Была сорной, никчемной рыбешкой, осталась сорной, никчемной рыбешкой и будет такой во веки веков. Ну, к примеру, наловите вы ее… а дальше что из нее делать — паштет?

Произнеся мудреное слово, вычитанное на консервных банках, старый Леппе победно оглядел присутствующих.

Рыбаки ухмыльнулись. Ох, уж этот Леппе!.. Паштет из колюшек — придумать надо!..

Один Мартин Крусте остался серьезным. Он считал, что вопрос о том, как будет использована выловленная колюшка, — не его забота. Дело колхоза — ловить рыбу, дело комбината — принимать и поступать, как положено: морозить, солить, коптить, мариновать, в жестянки закатывать — словом, перерабатывать.

Так он и ответил старику.

— Значит, комбинату будете сдавать? — переспросил Леппе и ощерил в ядовитой улыбке два одиноко торчащих желтых зуба.

— Наравне со всей другой рыбой, — ответил председатель.

— А ты думаешь, комбинат у вас колюшку примет? Зачем им мусор? Что там, дураки сидят, что ли? Скорее тут, на моей ладони, — в воздухе помаячила мозолистая рука, — волосы начнут расти, чем комбинат согласится принимать у нас дрянную рыбешку! Да у них там и расценок на нее нет.

В комнате стало тихо. Верно, Леппе прав: о расценках на колюшку никто никогда ничего не слышал. В самом деле, разве может существовать какая-нибудь цена на такую рыбу?

И вот, в ту самую минуту, когда в комнате дружно сипели трубки, но никто ничего не мог возразить старику, раскрылась дверь, и на пороге появились рослые фигуры бригадира Манга и Андруса. Это они с Большого берега вернулись.

Поздоровались, сели,

помолчали. Потом бригадир не торопясь расстегнул куртку, достал из кармана письмо, отдал Мартину Крусте.

Председатель вскрыл конверт, прочитал, и в глазах его засветились хитрые огоньки.

— Так говоришь, Николай, — обратился он к старому Леппе, — скорее на твоей ладони волосы вырастут, чем комбинат начнет принимать от нас колюшку?

— Да, как сказал, так и считаю, — упрямо кивнул головой старик.

— Тогда готовь, Николай, бритву. И помазок тоже не забудь — пригодится.

— Зачем?

— Потому что не сегодня-завтра у тебя ладони волосатыми станут.

— Шутишь, председатель?..

— Не шучу. Видишь письмо? В нем директор комбината делает нам официальное предложение развернуть лов колюшки. Ему Густав и Андрус рассказали о наших опытах с электрическим ловом, и он пишет, что будет принимать от нас колюшку в любом количестве. И насчет цены здесь сказано. За колюшку больше, чем за кильку, получать будем. Чувствуешь?

Леппе рассматривал свою ладонь, будто действительно ждал, что сейчас на ней волосы появятся. Потом, не поднимая на председателя глаз, тихо спросил:

— Что же они собираются с ней делать?

— В письме говорится, что на комбинате оборудуется специальный цех для переработки колюшки. Будут вытапливать жир, вырабатывать кормовую муку. Мука и нам пригодится. Чем больше колюшки будем сдавать, тем больше муки будем получать для колхозного скота.

Леппе сидел, тяжко задумавшись. Руки его остались лежать на столе. Много поработали на своем веку эти руки старого рыбака! Смола от веревок и сетей въелась в кожу. Весла и пенька канатов натерли мозоли. А шрамов сколько! Когда ставишь перемет, зевать не приходится. И если впился крючок в руку, не задерживай, не возись — рви с мясом! Леппе в работе горяч, так всегда делал — потому и шрамы.

А вот привычные понятия, с которыми сжился, выходит, вырвать трудней, чем крючок, впившийся в ладонь. И сидит старик и тяжело-тяжело думает. Как признаться, что оказался неправ? Как признать, что даже дети во многом разбираются лучше, чем он, многое видят дальше?

Мартину Крусте стало жаль старого упрямца. Захотелось подбодрить его.

— Знаешь, Николай, — сказал он, — почему все это завертелось? Из-за лова на свет. Пока лампочку не опустили в море, колюшка не была и не могла быть промысловой рыбой. А сейчас стала. И всем известно: ты многое сделал для этого.

Старик поднял голову:

— Для чего «для этого», Мартин Крусте?

— Для того, чтобы мы освоили в колхозе лов рыбы на свет.

Леппе поморщился, словно ему делали больно:

— Нет, председатель, мне чужих заслуг не нужно. Густав Манг работал, Андрус работал, ребята хорошо поработали. А я ради колюшки палец о палец не ударил. Как увидел, что килька на свет не идет, решил: вся затея с электричеством — детские бредни, все это выеденного яйца не стоит. И до последней минуты думал так. А сейчас вижу — ошибался. Во многом ошибался…