На моей планете сегодня дождливо
Шрифт:
— Конечно, скучно! — смеется. — Без персональной ночной грелки любой затоскует!
Ухожу довольно скоро. Нам не о чем разговаривать, сложно заполнять паузы, то и дело всплывающие между фраз. Но эта его «ночная грелка» гложет меня — и чем дальше, тем сильнее. Мы оба знали, что я его использовала, но я не была готова к тому, чтобы он так четко сформулировал это вслух. Хотя он собирался просто пошутить.
И теперь, каждый раз, когда я хочу набрать его номер, то вспоминаю это чудовищное словосочетание. И откладываю телефон.
Дома хожу в его спортивных
Второго декабря подбегаю в институте к Денису, обнимаю и звонко целую в щеку:
— С днем рождения, балбес!
Он хохочет, напоминает, во сколько нам следует прийти. Его утаскивают от нас одногруппники. Подарок полностью перепоручен Аленке. В этих «Деус Эксах» и «Ассасинс Кридах» я ни черта не понимаю. А она разберется! Уже разобралась.
Являемся на вечеринку, когда все уже в сборе, приветствуем друг друга. Мы с Аленкой помогаем накрыть на стол. А потом такая привычная, такая шумная болтовня, где все всех перебивают, но смеются обязательно хором. Рома сегодня весел, он разговорчивее обычного, он много пьет.
Мы не виделись с ним несколько дней. Знаю, он убеждал себя, что если что-то случится, то ему сразу сообщат. Поэтому и не беспокоился обо мне.
К ужасу моему и соседей Андрей предлагает поиграть в вышибалы. Мы сначала перетаскиваем технику в комнату, чтобы ничего слишком дорогого не разбить и освободить побольше места, а потом начинаем играть. Меня выбивают первой, чему я даже рада. Рома в этом бедламе не участвует, но вставляет замечания с места, как футбольный комментатор. Сажусь к нему, пододвигаюсь ближе, вплотную. Он рад, даже приобнимает меня ненадолго.
— Если они вышибут окно, я вышибу отсюда всех! — говорит он почти серьезно.
Подхватываю:
— Лучше не так! Тот, кто вышибет окно, будет ночевать в зале!
— Точно. Или нет, все будем ночевать в зале. На полу. Без окна. Сколько там сейчас на улице?
Мне нравится его настроение — он редко бывает таким открытым, расслабленным, как сегодня. Говорю тише, сейчас очень хорошая атмосфера для такого разговора:
— Ром, а почему ты больше не ночуешь у меня?
Демонстрирует преувеличенную иронию, но старается говорить почти строго, как с непослушным ребенком:
— Потому что тебе это больше не нужно. И не спорь со специалистом, не получится.
— Но тебе же нравилось жить у меня! — впадаю в какой-то азарт.
— С чего ты взяла? Я кое-как терпел! — вся его строгость сгорает под натиском веселья.
— Ты не из тех, кто стал бы терпеть! Или из тех?
Смеется, запрокидывая голову:
— Я просто хорошо воспитан! Не злоупотребляй этим, Кира.
— Да врешь ты все! Ты даже «Кира» произносишь не так, как другие.
— Ну и бред ты несешь, — пытается изобразить изумление. — Что это за имя вообще? Что-то из сельского хозяйства?
— Тебе нравится мое имя! — вкладываю в слова все свое возмущение.
— Глупости какие! Я до тебя вообще не знал, что такое имя существует!
Какой же он сегодня! Ащ-щ! Прямо провоцирует настаивать на своем:
— Поехали сегодня ко мне? А они тут все пусть в зале… на полу.
— Зачем? — он смеется, понимает, что я собираюсь напирать.
— Я… сделаю тебе массаж, — говорю первое, что приходит в голову.
— Да не хочу я твой массаж!
— Тогда поспишь рядом, — подмигиваю. Он знает, что только это мне от него и нужно.
— Я, пожалуй, откажусь.
— Зануда!
— Сельскохозяйственный инвентарь!
Не могу больше себе сопротивляться! Да что ж он такой неподатливый-то? Тянусь за бокалом с вином, отпиваю глоток, а остальное выливаю на его рубашку с не очень-то искренним: «Упс!».
Рома от шока вскакивает, такого он от меня совсем не ожидал. Качает головой, собирается что-то сказать, а потом просто машет рукой и уходит переодеваться в свою комнату, выжидаю минуту и ныряю вслед за ним. Он уже надел другую рубашку и быстро застегивает пуговицы, глядя на меня теперь куда серьезнее, чем недавно. Даже глаза прищурил. Наверное, понимает, что сегодня от меня отбиваться будет сложно.
Подхожу. Если я его сама поцелую, то он не выдержит — уж в этом я даже не сомневаюсь! Но Рома останавливает меня в шаге, наклоняется, удерживает расстояние между нами, положив мне руки на плечи:
— Что ты делаешь, Кира?
— Целоваться лезу! Совсем, что ли, слепой? Это ж очевидно!
— Зачем?
— Потому что я хочу целоваться! Убери уже руки и покорись мне, смерд!
Но теперь ему не смешно.
— Кира, что вообще происходит? — он ищет в моих глазах ответ, потом говорит совсем тихо: — Ты сведешь меня с ума, если не объяснишь.
Азарт куда-то пропадает, даже становится немного тоскливо. Отхожу от него сама и сажусь на кровать.
— Я не знаю, Ром. Наверное, мне все же легче с тобой, чем без тебя. Ты до сих пор моя зона комфорта.
Он опускает голову, думает, потом садится рядом:
— Это привычка. Пройдет. Не зацикливайся.
— Не могу. Наверное, я уже зациклилась.
Тяжело вздыхает. Мы смотрим в противоположную стену, касаясь друг друга лишь локтями:
— Давай, Кира, как на духу — просто выкладывай все, что чувствуешь. Я помогу разобраться.
С кем же еще быть честной, если не с ним?
— Мне легко, только когда ты рядом. И даже когда рядом — всегда недостаточно рядом. Я весь день думаю, чем ты занят. Я… готова снова свалиться в овраг, лишь бы привлечь твое внимание. Мне не хочется, чтобы ты ездил к своей девушке. У меня нет аппетита, если ты не сидишь напротив. Я постоянно жду, что ты позвонишь, мне это уже даже во сне снится…
Неожиданно слышу его смех.
— Что? — недоуменно смотрю на него. Он опустил лицо в ладони, а плечи трясутся. Какая-то неожиданная реакция. Разве психиатры так себя ведут при своих пациентах? — Ром, ну что?!