На ночь глядя
Шрифт:
За дверью в мою палату точно кто-то стоял, отбиваясь от внимания десятков людей. Клянусь, сначала я подумал, что показалось, но потом понял, что нет – вспышки фотокамер и голос, его голос. Нет, Господи, только не это. Если ты там, Боженька, и слышишь меня! Чёрт бы с этим раком, только не подселяй этого надменного типа со мной в одну палату! Я обещаю, что прекращу сквернословить и шутить про рак задницы! Но не дай совету больницы определить его на соседнюю койку!
Ответ, само собой, не прозвучал. Я глянул на пустую койку. Так бесит её прилежность. Идеально заправленное одеяло поверх идеально ровной прямоугольной
Снаружи всё стихло. Шаги удалились, звуки фотовспышек растаяли, и я выдохнул спокойно, положив лысую голову на подушку. Она такая мягкая, полюбилась с первого прикосновения. Хотя бы умру с ощущением комфорта, если и не во всём теле, то хотя бы в голове. Она одна здорова осталась, если так посудить.
Давно ли смотрел на свои руки? Я ими почти ничего не делал уже долгое время. Кормили меня медсёстры, портки менял тоже не сам. Каналы и то переключать мне не доверяли. Сам могу только громко пердеть, каждый раз боясь, что придётся звать сестру, ведь подгузники снова загажены. Повезло им, что я и до болезни был не особо толстым, а теперь вообще как тростинка, и переворачивать меня проще простого.
Говорят, у него тоже рак. Забавно. Как он, интересно, отнёсся к этому диагнозу? Мне и правда любопытно. Это же ничего не меняет в его жизни, ну вот совсем. Маленький прыщик, не более, царапина на ладони, которую замечаешь только тогда, когда она начинает пощипывать, если вспотеешь. Дискомфорт? Не, даже не так. Лёгкое недоразумение, как и то, что я тоже заболел одновременно с ним, если верить сводкам новостей. Знал бы брат, что он будет в этой больнице, так мигом бы примчался, забыв про меня. Я его понимаю. Но не совсем.
Я попытался перевернуться на бок, спиной к входной двери, но сил в себе не нашёл и уставился в одну точку рядом с телевизором. Там что-то поют, кривляются, скачут. Весело им, небось. Им же не вытирают чужие… ай да ладно.
В палату открылась дверь. Вошёл мой врач. Хотел бы я назвать его лечащим, но с моей болезнью ему не справиться, ну вот и получается, что просто врач. Он не посмотрел даже на меня, когда я поздоровался с ним. Невысокий мужчина в халате проводил внутрь пациента, семенящего маленькими, но уверенными шажками к койке у окна. В его руках капельница, а на лице тупая ухмылка. И его сраное родимое пятно.
В детстве я думал, что это и есть Бог. Но сам он отрицал это всеми силами. Человек с родимым пятном на весь правый глаз шатался по Земному шару сотни и даже тысячи лет в бесконечном цикле перерождений, прежде чем открыл себя миру. Прежде чем поселился со мной в одной палате. Ну это после, а до этого… до этого он кем только не был. Мама с самого детства лишь о нём и говорила, ставила в пример. Я этот пример никак не мог постичь. Даже в детстве я осознавал свою смертность, однажды чуть не погибнув в воронке озера, а он! Он буквально бессмертен, и каждая его попытка что-либо сделать имеет тучу шансов повторной пробы. Это нечестно, это халтурно, я считаю.
Сам он рассказал о себе многое, когда впервые поведал человечеству
Хотел бы я пожить до него. В смысле до того, как он открылся миру. Как люди относились к смерти? Я не знаю. Как люди вели себя, думая, что существуют Рай или Ад? Или их аналоги, да что угодно? Мир будто опустел и достался мне уже таким – обнищавшим, бессмысленным. Кому-то вручили вечность – мне же подарили смертельную болезнь и сорок два года, ну или сорок три, если протяну ещё пару недель до дня рождения. Но не мне судить о справедливости, ведь так?
Помню, мама рассказывала, что однажды она его видела вживую. Я не поверил, ведь в маленьком городе даже наш же мэр не появлялся, но я побежал на главную площадь посмотреть на чудо и противоречие природы. Никого там не увидел, само собой, кроме пьяной компании у фонтана. Ни у кого из них не было пятна на глазу. Разве что синяки, но это не считается. На маму я не обиделся. Вдруг, от скуки он и правда пробежался мимо, зарулив через нас куда-нибудь в Италию пешком.
Интересно, он может умереть от старости? Он же погибал как угодно, но только не от возраста. Природные и автомобильные катастрофы, глупые стечения обстоятельств, убийства, войны, которые ещё имели, если так можно выразиться, смысл. Мир притих в гонке вооружений, когда понял, что одного человека никогда не получится истребить, и он даёт слишком большое преимущество стране, в которой родился. Туз в рукаве, счастливый билетик, длинная спичка из коробка обрубышей. Думал ли он о том, как изменил весь мир и будущую его историю? Простые слова, обычные буквы, а сколько влияния в одном человеке и его рту. Уму непостижимо. Вот бы и мне немного такой власти. Того гляди и несчастный пульт от телевизора бы не уносили каждый раз с собой, прибегая по первому моему зову переключить канал или выключить ящик с идиотами внутри.
Я думал о подобной вечности. Надоела ли она ему? Я б прожил пару жизней в бесконечном кутеже. Наверное, он и сам так делал, а как иначе? Не страшна любая болезнь, ни СПИД, ни туберкулёз. Радиация как щекотка – завтра уже проснёшься в новеньком теле. Каково матерям, которые родили его? Воспитание отпадает, любовь к нему тоже не проявишь, ведь ему самому она и не особо-то нужна. Предатель, родившийся из твоего тела. Я б его в угол за такое поставил, когда это ещё представляется возможным. Наказывали ли его в детстве за провинности? И ругался ли он, получая по заднице ремнём, на других языках, чтоб не бесить своих новых родителей? Хотел бы и я выпороть вечность. Смешно, как по мне. Даже рак жопы не так забавен. Ну ага, типа того.