На обочине мира
Шрифт:
Мэнни не отставал от меня с той минуты, как мы ушли из магазина.
– Какая она? Что она видела?
– Просто сохраняй спокойствие, – говорю я ему. – Моди, она очень… добрая.
Когда мы заходим за аккуратно подстриженную живую изгородь, Моди сидит на своём обычном месте. Она поднимает голову и улыбается, отчего её очки сползают вниз по носу, а потом встаёт с дивана. Диван поскрипывает, прямо как она, и это будит полосатого Платона, решившего в сотый раз за день вздремнуть.
Моди всегда радуется, когда её просят что-нибудь починить. При виде сломанного велосипеда она сияет, будто Мэнни преподнёс ей букет цветов, и потирает руки. Она слишком
– Шина прокололась, а, юноша? – говорит она, немедленно это замечая. Одним плавным движением она переворачивает велик Мэнни и принимается отсоединять колесо, а потом снимать шину. – Мне нравятся твои джинсы, – говорит она, взмахивая монтажной лопаткой. Джинсы у Мэнни красно-белые в клеточку (я не шучу). – У меня самой такие были когда-то, в своё время.
Моди очень старая, довольно низенькая и такая круглая, что покачивается, когда входит в свой сарай и выходит из него, прихватывая инструменты, ремонтные наборы и всякое такое. Я не знаю точно, сколько ей – мама думает, ей «хорошо за восемьдесят», но выглядит Моди гораздо моложе; лицо у неё сияющее, круглое, ровное и загорелое до светло-медного оттенка от слабого солнца и солёного воздуха. На длинных седых волосах, которые она часто заплетает в косы с бусинами, она носит старую тёмно-синюю беретку. Одета она всегда в один и тот же комбинезон, увешанный разноцветными значками и нашивками, с надписями вроде «МИР», «СИЛА ЦВЕТОВ», и одним, который, как она утверждает, стоит сотни фунтов, на котором написано «КЕННЕДИ В ПРЕЗИДЕНТЫ ‘60». Этот приколот у неё к груди – «рядом с сердцем», как она выражается.
Моди мне вроде дополнительной бабушки, пожалуй. Мамины родители, дедуля и бабуля, живут в Лидсе, поэтому я не очень часто с ними вижусь. Папины родители развелись. Его мама живёт в Лондоне; у неё всё хорошо. А его папа умер во время большой пандемии, когда я была совсем маленькой, так что я плоховато его помню.
– Ты очень тихий, сынок, – говорит Моди Мэнни с улыбкой, демонстрируя щербатые зубы. – Ага, вот он. Шип, да здоровенный какой. Сейчас всё направим.
Тихий? Да бедный Мэнни сейчас лопнет.
Мы стоим и наблюдаем, как старые, узловатые пальцы Моди ловко делают отметку на камере, выдавливают клей и накладывают заплатку, и в конце концов Мэнни больше не может сдерживаться.
В его глазах словно зажигается свет, и Мэнни говорит:
– Что вам известно про то животное? Мы видели вас по телику! Что именно это было такое? Думаете, оно откуда-то сбежало? – Вопросы из него так и сыплются.
Моди медленно отводит взгляд от перевёрнутого велика и поправляет свою беретку.
– Ха-ха! Оно говорящее. Ну да, я точно его видела. Ох и здоровенное оно было. – Она вытягивает руку, показывая размеры животного – чуть ли не по пояс ей.
– Когда это было? – спрашивает Мэнни, не скрывая нетерпения в голосе.
– Пару ночей назад. Я кой-чего попивала, сидела там, где за птицами-то смотрят, знаете?
Я киваю. Между парком отдыха и пляжем есть небольшой заповедник с искусственным озером. Там стоит старый сломанный трейлер для любителей понаблюдать за птицами, куда Моди иногда ходит посидеть с баночкой пива и поглядеть на птиц, пока небо над мелким озером темнеет. Как-то раз она сказала мне, что это «лучше, чем все эти телевизоры».
– Он вылез из воды. Уже темнело,
Мэнни мрачнеет.
– Не переживай, сынок, – говорит Моди. – Я всё выглядывала его и наконец увидала снова, там, пониже. – Она машет рукой в сторону моря. – Он бежал по пляжу к Калверкоту, держался в тени.
– Погоди, Моди, – говорю я. – По телику ты сказала, что видела, как оно вылезает из моря.
Она подмигивает мне сквозь заляпанные очки.
– Ха! Ставишь под сомнение источники, э? Это был небольшой, ээ, отвлекающий манёвр, так-то! Мы же не хотим, чтобы сюда повалили все толпами и перепугали нам птиц, правда ведь? К нам как раз сорокопут-жупан прилетел, а я их с 2026-го не видала. Вот так вот, – говорит она, возвращая Мэнни снова поставленный на колёса велик. – Как новенький.
– Ты правда думаешь, что это какое-то существо, которое раньше никто не видел? – спрашиваю я.
Моди от души пожимает плечами, и вся верхняя часть её тела сотрясается.
– Представления не имею, дружок. Но если мы чего-то не знаем, совсем не факт, что этого не существует.
Эта фраза мне знакома: так сказал Мэнни, когда говорил, что его мама жива.
– Именно! – гаркает он, а потом хватает велик и вскакивает на него так быстро, что успевает проехать несколько метров, прежде чем притормозить и развернуться. – Спасибо, Моди. Спасибо огромное! – А потом снова уносится, ожидая, что я поеду следом.
Я так и делаю.
У Мэнни есть одна раздражающая особенность – которой я в то же время вроде как восхищаюсь, если честно, – он всюду заявляется с таким видом, будто ему там автоматически рады. Как в тот день, когда он только пришёл к нам в школу: он просто уселся на своё место, сразу же устроив всё по своему вкусу.
И теперь он опять так делает: рассекает «Счастливую Страну» на велике, полностью игнорируя знак, запрещающий велосипеды. Я бы сказала ему слезть, потому что, ну… потому что таковы правила. Но туристический сезон ещё не наступил, и гостей не так много. (Честно говоря, даже во время сезона у нас довольно пусто – это ещё одна причина, по которой мама с папой вечно ссорятся.)
Вот это я и считаю «домом». Наш маленький домик располагается практически в самом парке, и мама с папой управляют бизнесом, принадлежавшим нашей семье много лет. На ресепшен висит фото прапрадедушки Роджера, который и начал всё это как трейлерный парк в тысяча девятьсот пятьдесят каком-то, а теперь здесь целых 120 домиков – и вовсе даже не трейлеров, во всяком случае не таких, какие тянут за машиной. Большинство из них мы называем «бунгало» – это по сути одноэтажные хижинки. Правда, теперь в них влажновато, и они обветшали – по крайней мере если верить последнему отзыву с одной звездой на сайте Счастливой-Поездки точка ком, что здорово расстраивает папу. (Он говорит, у нас не хватит денег их отремонтировать.)
Я качу мимо открытого бассейна. Его надо почистить, а местами – заменить плитку, но он не подогревается, так что в нём не купается никто, кроме совсем мелких детей в самые тёплые летние дни. Да и тогда они вылезают из воды розовые, как мармеладные свинюшки, и мамам приходится растирать их полотенцами, чтобы согреть.
Мэнни я догоняю возле полосы препятствий «Дикие джунгли» – такой тематической игровой площадки с разными горками и всем прочим. Сейчас она огорожена канатом, потому что многим аттракционам не хватает деталей, а карусель сломана.