На окраине системы
Шрифт:
Но мы-то лучше знали, как надо выживать, — мы, родившиеся на других мирах. Сильнейшие ветры летом и зимой на Уимедите. На Джинксе — гравитация. На Плато — непереносимые жара и давление...
— Ушные затычки. — Зигмунд протянул нам горсть мягких пластиковых цилиндров. Мы их вставили — а что оставалось делать? Аусфаллер поинтересовался:
— Вы меня слышите?
— Ага.
— Передатчик, который заодно сохранит ваш слух при взрыве или воздействии сонарного парализатора. Кстати, если вы внезапно оглохнете,
Тщательные приготовления Аусфаллера говорили только о том, в какую переделку мы, похоже, ввязываемся.
Мы вернулись в отсек управления, где Аусфаллер вызвал на связь Землю, свое Бюро. Он пересказал личному секретарю версию того, что с нами произошло, добавив кое-какие осторожные умозаключения и предложил Карлосу сообщить свои теории. Карлос отказался.
— Я могу ошибаться. Дайте мне возможность провести кое-какие исследования.
Когда Аусфаллер исчез в своей каюте — отправился спать, как он нам сообщил, Карлос мрачно покачал головой.
— Паранойя. Занимаясь его работой, я бы, наверное, обязательно стал параноиком.
— А ты уверен, что у тебя самого все в порядке?
Он меня не слушал.
— Подумать только, подозревать межзвездную знаменитость в космическом пиратстве!
— Он оказался в нужное время в нужном месте. Ладно, Би, забудь, что я сказал. И все-таки зачем мы наносим визит Форварду?
— Я хочу посоветоваться с ним насчет своих идей. Более того, он, возможно, знает главного пожирателя кораблей, сам не догадываясь об этом. Возможно, мы его оба знаем. Нужен хороший космолог, чтобы найти устройство и опознать его. — Карлос ухмыльнулся. У тебя есть какие-либо соображения по этому поводу?
— Я готовил список. Ты — первый.
— Ладно, следи. Зигмунд знает, что у тебя есть нечто подобное...
— Он второй.
— Сколько еще времени пройдет, пока мы не достигнем станции Форварда?
Я перепроверил наш курс. Мы сбавили скорость до тридцати и теперь...
— Двадцать часов и несколько минут, — сказал я.
— Хорошо. Я воспользуюсь шансом провести кое-какие исследования. — Он начал вызывать данные на экран компьютера.
Я попросил разрешения читать через его плечо. Он согласился. Мерзавец! Он читал вдвое быстрее, чем я. Я пытался угнаться, получить представление о том, чего он добивается.
Теория черной дыры была для меня не нова, хотя математика была не по моим мозгам. Если звезда достаточно массивна, то после того как она выжжет свое ядерное топливо и начнет остывать, нет возможной внутренней силы, которая способна удержать ее от коллапсирования внутрь через ее собственный шварцшильдовский радиус. Такая коллапсировавшая звезда может весить пять солнечных масс или больше, иначе ее коллапс остановится на стадии нейтронной звезды. Потом она только растет и становится более массивной.
Не было ни малейшего шанса найти нечто столь массивное здесь, на краю Солнечной системы. Если бы такая вещь была где-либо поблизости, Солнце летало бы на орбите вокруг нее. Сибирский метеорит, наверное, был достаточно мощным, поскольку его помнят до сих пор, больше чем пятьсот лет. Он сбил деревья на тысячи квадратных миль, однако деревья близ точки соприкосновения его с землей остались неповрежденными. Осколки метеорита так и не были найдены — как, кстати, и свидетели удара. В 1908 году Сибирь была так же редко заселена, как сегодня Луна.
— Карлос, какое отношение это имеет ко всему происходящему?
— А Холмс отвечал Ватсону на вопросы?
Если говорить о постижении космологии, то здесь я сталкивался с массой проблем. Начнем с пересечения физики и философии, а закончим — теорией Большого Взрыва, Циклической Вселенной, Постоянной Вселенной, дискуссией насчет того, открытая ли вселенная или закрыта в четырех измерениях.
Карлос терпеливо выслушал мои сбивчивые объяснения.
— Ладно, — сказал он.
— Что значит «ладно»?
— Придется посмотреть, что думает Форвард.
— Думаю, ты получишь удовольствие. А я отправляюсь спать.
Джулиан Форвард нашел каменистую массу размером со средний астероид. Издали она казалась нетронутой — неровная грязно-белая поверхность, но вблизи воздушные шлюзы, антенны и вещи, менее легко опознаваемые, производили сильное впечатление.
Я посадил «Хобо Келли» в порядочном отдалении от всего этого блестящего металла и пластика и поинтересовался у Аусфаллера:
— Все-таки остаешься на борту?
— Разумеется. Не собираюсь разубеждать доктора Форварда в том, что корабль пуст.
Мы отправились на станцию в открытом такси: два сиденья, топливный бак и ракетное сопло. Один раз я повернулся, чтобы спросить у Карлоса что-то по поводу окружавшего нас пейзажа, но вместо этого у меня вырвалось:
— Ты в порядке?
Его лицо было бледным и напряженным.
— Справлюсь.
— Как прошел контакт?
— Ужасно. Би, он... пустой.
— Держись, мы почти на месте.
Светловолосый белтер в облегающем костюме и пузыревидном шлеме встретил нас около одного из воздушных шлюзов
— Я Гарри Московиц, — представился он. — Еще меня называют Ангел. Доктор Форвард ждет вас в лаборатории.
Внутренность астероида была хитросплетением прямых цилиндрических коридоров, просверленных лазером, наполненных воздухом и разлинованных холодными голубоватыми полосками освещения. Ангел вел нас новым для меня манером. Прыжок с места уносил его по коридору, вдаль, затем он отталкивался от потолка и снова летел вперед. Три прыжка, и он ждет, не скрывая насмешки над нашими попытками догнать.