На острие истории
Шрифт:
– А большевики не успеют ударить первыми?
– Большая война и финская кампания показали, что русские хорошо умеют обороняться. В наступлении они слабоваты. Я бы не боялся их первого удара. Я бы боялся затяжной войны на истощение, такой же, как Великая война. Поэтому наш шанс – решительный быстрый бросок, война стремительная, по типу польской компании. Блицкриг! Чтобы они не успели эвакуировать промышленность, а мы смогли использовать их промышленный потенциал и сельское хозяйство. В любом случае, я не исключаю возможность этой компании. Но ее успешность – очень сложный вопрос, если вообще возможный.
– И
– Быстрое нанесение поражение армии большевиков. И заключение мира на как можно более выгодных условиях! Не более компании весна-осень, причем разгром армии и захват территории необходимо закончить к началу осени, потом – только освоение и умиротворение захваченных земель! Зимой должен быть заключен твердый мир с тем, кто останется у руля в большевистском осколке. Пока ничего более сказать не могу. Нужно больше данных, герр адмирал.
– Если у меня появятся новые данные, Ганс, я попрошу вас уделить мне еще немного времени.
– Надеюсь на это! Прозит!
На этот раз они выпили до дна, чтобы через несколько минут разошлись, так и не произнеся банальности о том, что никто никому про эту беседу и документы ничего рассказывать не должен. Зачем произносить то, что умным людям и так понятно.
Глава сорок седьмая
Куда я попал
Да, к Сталину я не попал. Со мной разговаривал сам товарищ Берия. Думаете, это недостаточный для попаданца уровень? Да это запредельный уровень с моими стартовыми возможностями! Когда я планировал свои действия, был уверен, что даже Шапошников для меня предел, к которому я доберусь еще не скоро. Поэтому и решился на несколько «точечных» воздействий. Ну что же, придется менять стратегию поведения, если мне это дадут. А пока я в кабинете, который не кабинет Берии, скорее всего, эта какая-то переговорная комнаты или комната отдыха, курильная, например. Это я сужу по обстановке: несколько небольших столиков, пепельницы, небольшой бар из дорогого дерева, что там? Водка, коньяк, минеральная вода… Тарелочки с закусками. Да, тут сидели маленькой компанией. Мне даже не хочется думать, кто мог быть в этой комнате из реальных исторических персонажей.
– Кто ты такой, комдив Виноградов?
Берия начал разговор, усевшись за один из столиков, тело наклонено вперед, ноги переплетены, никакого расслабления. И все-таки это не допрос. Если бы меня хотели допросить, был бы подвал, не на Лубянке, думаю, тут, в Кремле, тоже есть приспособленные помещения. Это как дружеская беседа Штирлица и Мюллера. В камере. А тут вполне цивильный зал, только опасность не меньшая, нежели в подвале у Мюллера.
– Товарищ народный комиссар…
– Я знаю свою должность, товарищ Виноградов, обращайтесь ко мне товарищ Берия.
Меня прервали самым бесцеремонным образом, буравя взглядом сквозь пенсне.
– Так точно, товарищ Берия! А можно уточнить, что вы имеете в виду под этим вопросом? Чтобы не оказаться в ситуации Платона.
– Ну, на общипанного петуха с плоскими ногтями, ты, комдив не похож. И все-таки, не делай вид, что тебе мой вопрос не понятен. А заодно, уточни, кто такой Штирлиц? И почему я должен был на него смотреть?
Извините, что немного отвлекусь от нашего разговора, но хочу заметить несколько моментов, которые мне бросились в глаза или в уши, даже не знаю,
– Меня зовут Андрей Вячеславович Толоконников, я прибыл сюда с заданием: оттянуть начало войны с Германией с 22 июня 1941 года на май-июнь сорок второго.
– Ты меня за идиота не держи, гражданин комдив! Я точно знаю, что ты Виноградов Андрей Иванович, 1899 года рождения из деревни Жегалово Тверской области. И знаю, что ты не комдив Виноградов, уверенно знаю. Комбриг Виноградов обычный середнячок. Он, как ты действовать не мог. Человек тот же, а действует совершенно по-другому. А объяснить этот парадокс не могу. А ты вместо того, чтобы все спокойно разъяснить народному комиссару внутренних дел еще и издеваешься над ним. Так получается?
– Никак нет, товарищ народный…
– Э!
– Извините, товарищ Берия.
– Продолжай, да…
– Комбриг Алексей Иванович Виноградов был расстрелян одиннадцатого января сорокового года по решению военного трибунала за потерю управления 44-й дивизией и бегство с поля боя. Кроме него был расстрелян начальник штаба 4-й дивизии Волков и начальник политотдела дивизии Пахоменко. А я хотел жить. Вот и пришлось вертеться.
– Вот как… – никакого доверия в голосе наркома я не почувствовал, наоборот, волна недоверия захлестнула меня, обдав ледяным душем – с ног и до головы.
– Так точно, товарищ Берия. Мне удалось заменить в Ленинграде совершенно не способного к работе полковника Волкова на толкового майора Черникова. А комиссар дивизии, который в ЭТОЙ реальности заболел, в НАШЕЙ реальности погиб шестого января, пробиваясь из окружения. Моя дивизия была разбита по частям. Комбриг Виноградов стал паниковать. Боевую работу наладить не смог. С решением военного трибунала я совершенно согласен. Вот только мне хотелось жить. Вижу, что вы мне не верите.
– Сложно поверить, гражданин комдив…
– Есть такой метод, называется «бритва Оккама», да что я говорю, вы им прекрасно владеете.
– Хм… ну да, мы все-таки немного образования имеем… Да! Слушаю.
– Я это не в качестве комплимента говорю, мне так проще будет все объяснить. Вы знаете, что ваш покорный слуга, то есть я, это я, Виноградов Алексей Иванович, потому что, скажем так, отпечатки пальцев совпадают с теми, что есть у вас в какой-то картотеке. А брата-близнеца у комдива Виноградова никогда не было. А если бы и был, то пальчики бы где-то не совпадали. Я прав?
– Предположим. – Зло блеснули глаза за стеклами пенсне. Но мне-то отступать некуда, поэтому продолжаю.
– Кроме того, вы имеете ряд фактов, которые говорят о том, что комбриг Виноградов изменился: начал проявлять военные таланты, которых не было. Правда, это не сильно выбивалось из общего уровня, но все-таки…
– Продолжай.
– Изменились его некоторые привычки, то, что называют мелкой моторикой. Правда, это могло быть вызвано чем-то вроде преходящего нарушения мозгового кровообращения.