На острие меча
Шрифт:
— О таком, прошу прощения, предсказании? — усомнился Ялтурович. — Ну что вы: о нем просто невозможно забыть. Грешно. Вам еще вина, пан Сирко? Впрочем, о чем я спрашиваю? Конечно же, еще.
— Да нет, хватит уже, хмельной руке сабля не родня. Не говоря уж о пистолете. А мы — рождены для войны. — Полковник достал несколько монет и положил их на стол перед Ялтуровичем. — Сегодня угощаю я.
— Сегодня угощали вы, — согласно кивнул Ялтурович, пробежав взглядом по монетам. — Некоторые берут у меня в долг. Вы еще не брали.
— Пока еще нет.
— Но расплачиваетесь,
— Думаю, мы покинем этот город раньше, чем дойдем до жизни взаймы.
— Значит, все-таки надеетесь.
— Не на предсказание, пан трактирщик, не на предсказание. Вы-то сами пытались узнать свою судьбу?
— Я? — грустно улыбнулся трактирщик. — Прошу прощения, зачем?! Нет, действительно, зачем бедному еврею-трактирщику расспрашивать о своей судьбе? Она и так всем известна. Он живет до первого большого погрома. Да-да, до первого погрома. Об этом, прошу прощения, знают все: от бедного трактирщика до Господа Бога.
— Ну почему же так мрачно?
— Мрачно? Что вы! Скажите, пан полковник, — наклонился он к Сирко. — Когда, разбив польских рейтаров, вы со своим войском ворветесь в этот город, чтобы объявить его вольным, казачьим, вы ведь не станете громить семью бедного еврея Ялтуровича?
Сирко внимательно посмотрел на трактирщика. Тот не отвел взгляда. Он спрашивал совершенно серьезно. И рассчитывал на такой же серьезный ответ.
— Ни в коем случае, — коротко ответил Сирко. — Ни одну еврейскую семью в городке этом не трону.
— Видит Бог, я напомню вам это обещание, пан полковник. Даже под саблей, занесенной над моей головой, напомню.
— Наоборот, победу мы отпразднуем в вашем трактире, вместе с вами, — еще больше успокоил его Гяур, пытаясь свести весь этот разговор к шутке. — Назвав его трактиром «Казачья вольность».
— Э, нет, господа полковники. Тогда уж, прошу прощения, лучше сразу казните.
— Вы почему так всполошились, пан Ялтурович?! — не понял Сирко.
— Позволю себе заметить, панове полковники, что на том конце Каменца есть трактир моего старого друга Мойше Барского. Так мой вам совет: свою победу, если до нее таки действительно дойдет, вы лучше отпразднуйте у него. Чтобы потом, снова вернув себе Каменец, поляки не праздновали ваше поражение на пепелище, которое они оставят от моего трактира.
— Ох, Ялтурович, Ялтурович… — похлопал его по плечу Сирко. — Неистребимо ваше племя трактирское да крамарское, неистребимо. Как и ваша хитрость.
Последним из-за стола вышел Гяур. Все это время Власта внимательно наблюдала за князем. Взгляд ее постоянно был прикован к Гяуру, так что даже Ольгица, кажется, сумела заметить это.
— Чего ждешь? Выйди за ним, — вполголоса напутствовала она, как только князь поднялся.
— Но… как же я пойду? Он ведь не один.
— Вот так и пойдешь. Ты выйди, а там уж — как получится. Один он все равно никогда здесь не появится.
— Может, в следующий раз?
— Сегодня, Власта, обязательно сегодня.
— Но он прогонит меня.
— И
— Зачем же тогда идти? — взмолилась Власта, уже в самом деле выходя из-за стола.
— А затем, что даже если судьба в образе мужчины ниспослана тебе Богом, вершить ее нужно по-земному, по-женски, до греховодничества грешно. Только в этом, во всяких там хитростях женских, я тебе уже не советчица.
— Да-да, ты права, Ольгица, — Власта всегда обращалась к ней на «ты», об этом просила сама прорицательница, — по-земному и грешно, — растерянно произнесла она, не отрывая взгляда от спины Гяура, почему-то задержавшегося посреди зала.
Князь почувствовал его, оглянулся. Но лишь на мгновение. Только на мгновение. И девушку при этом словно бы не заметил.
5
Окончательно решившись, Власта протолкалась через скопище захмелевших мужчин, каждый из которых норовил прижать ее к себе, погладить или хотя бы дотронуться рукой до пленительного бедра. Однако сейчас она старалась не обращать на это внимания.
— Господин офицер, господин офицер! — догнала она Гяура уже на улице, под фонарем. К счастью, он все еще шел один. Остальные, во главе с Сирко, не спеша брели чуть впереди. — Подождите, я кое-что должна сказать вам; кое-что важное для вас.
— Странно. Что же такого вы намерены сказать мне? — суховато, однако не отталкивающе поинтересовался князь, приостановившись.
— Простите, как вас зовут?
— Но ведь вы хорошо знаете, как ко мне следует обращаться: князь Гяур, полковник Гяур…
— Вы еще так молоды: и для князя, и для полковника, — хитрила Власта, чтобы не оправдываться за то, что спросила имя. Она действительно хорошо знала, как к нему следует обратиться.
— Однако же не настолько молод, чтобы не потребовать уважения к себе. О чем еще вы хотели спросить? Ах, да… вы что-то должны были сказать мне. Так что именно?
— Понимаете, господин князь… — растерянно ломала пальцы Власта. — Так случилось, что…
— Неужели и вам Ольгица тоже что-то накаркала? Позвольте узнать, что именно? Что через год станете княгиней?
«А вот это уж слишком жестоко, — тут же спохватился Гяур. — Зачем так сразу?…» Тем сильнее он был потрясен, увидев, что Власта утвердительно кивнула.
— Именно это она и «накаркала»: что буду княгиней. Но я не виновата, — тут же поспешила оправдаться, — это все Ольгица.
— Ах, опять эта Ольгица!.. — иронично улыбнулся Гяур.
— Я действительно не виновата, — растерянно отступала от него девушка.
Мимо проходила группа городских парней. Увидев Власту рядом с офицером, они, словно сговорившись, разом присвистнули.
— Лучше идем с нами, Власта! — крикнул наиболее отважный из них. — С нами проще.
— И веселее, — добавил другой.
Но заметив, что правая рука Гяура легла на саблю (свой традиционный княжеский меч он носил теперь только в самых торжественных случаях), сразу же умолкли.
— Понимаете, Ольгица сказала…