На острие меча
Шрифт:
— Коль уж сама взялась предсказывать… Чего стоит пророчество, за которым не видно смертного одра?
— Странные мы, люди. Мало кто из нас интересуется сутью своей жизни, зато все интересуются пришествием смерти.
— Потому что она стоит этого.
Ольгица положила перед собой руки, словно там, под ними, было Ссвятое Писание, и несколько минут молчала.
— Не в бою ты погибнешь, казак. Не суждено. Умрешь почтенным старцем.
— Пройдя через столько битв? — доверительно напомнил Сирко.
— …а также через столько лет и болезней. Но что поделаешь: старцем, в теплой хате. Так уж тебе суждено.
— Вот этого уж я не допущу. Не по-казацки как-то получается.
— Знаю, что умирать своей смертью, от хворей — не большая честь для казака. Но ведь сказала уже: ты завоюешь это право. В боях, в тяжелых походах. Так что смирись, казак, смирись, и не гневи судьбу, — поучительно советовала Ольгица.
57
Сирко вновь вернулся за свой стол. Он уже был накрыт. Что бы ни происходило в трактире, дело свое Ялтурович знал. И работники его тоже всегда были на месте.
Полковник налил в кубок вина и залпом выпил его с такой жадностью, словно случайно набрел на родник посреди пустыни.
— Будете вести войска за три земли — не забудьте о бедном майоре-квартирмейстере, — решил окончательно доконать его де Рошаль.
Сирко взглянул из-под насупленных выцветших бровей, но промолчал.
— Кто знает, что пришлось бы выслушать каждому из нас, пожелай Ольгица заглянуть в наши судьбосвятцы, — наполнил он кубок и поднялся, давая понять, что самое время произнести тост. — Давайте забудем сегодня обо всем, что здесь только что делалось и говорилось. Обо всех предсказателях и их предсказаниях, — голос его звучал нетвердо и неуверенно. Это был голос предельно взволнованного, неопытного в житейских делах юноши.
Но майор решительно поддержал его:
— Обо всех.
Сирко сдержанно взглянул на него, на Гяура. Прокашлялся.
— Господин де Рошаль, вы, как старший квартирмейстер гарнизона, оказали нам большую услугу, удачно расквартировав и присутствующих здесь, и наших воинов. Пью за гостеприимство — ваше личное и этого древнего города. Пусть, вопреки всем предсказаниям, судьба будет милостива к вам обоим.
Все выпили и принялись за еду. Горожане, которых теперь в трактире стало гораздо больше, вновь зашумели. За каждым столом — о чем-то своем, наболевшем. Предвечернее бытие городского трактира постепенно входило в привычное русло. Скрипачи принялись наигрывать старинные еврейские песни.
— Да, господин квартирмейстер, — неосторожно нарушил эту трактирную идиллию ротмистр Радзиевский, старательно разжевывая полусырую, запеченную в крови телятину. — Не будете ли вы столь любезны сообщить, где расположилась наша доблестная графиня…
— Кто-кто? — непонимающе уставился на него майор.
— Я хотел бы извиниться перед ней за тот вид, в котором не решился предстать перед ней сразу же после боя.
— Графиня? — уточнил де Рошаль, не переставая жевать. Он уже окончательно успокоился, хотя это и не придало ему добродушия. — Это какая еще такая… графиня? Не могу понять, о ком вы.
— О графине, которая прибыла с нами. В город мы вошли поздним вечером, и графиня сразу же таинственным образом исчезла.
— Ну, ротмистр… вам пора бы знать, что расквартированием прибывших в город графинь, княгинь и баронесс гарнизонные квартирмейстеры не занимаются. К сожалению, — громко добавил он, несдержанно, по-гусарски расхохотавшись. И все рассмеялись вместе с ним. — Уж поверьте, с этой обязанностью квартирмейстер де Рошаль справился бы лучше, чем кто-либо другой! Хотя обычно разговоров на подобные темы я не веду.
— Вот черт, я совсем упустил этот из виду, — чистосердечно признался ротмистр, чем вызвал еще больший приступ смеха. — В таком случае придется искать графиню самому.
— Нет, почему же, — окончательно оживился де Рошаль, — если она еще довольно молода и красива, поручите это мне, как квартирмейстеру, который прекрасно знает весь город и окрестные селения. Клятвенно обещаю, что в день вашего отъезда я непременно сообщу вам, где именно останавливалась знакомая вам графиня…
— Но не раньше, чем в день отъезда пана ротмистра, — под новый взрыв хохота поддержал его шутку Сирко. — Ротмистр будет очень признателен вам. Должен заметить, что графиня действительно хороша собой.
Они снова выпили. За павших в недавнем бою, за будущие победы, эа то, чтобы польские и казачьи сабли никогда не скрещивались, а были употреблены для сражения с общими врагами.
Ни поляки, ни украинцы не верили в вещую силу этого тоста, ибо и те и другие понимали, что не пролетит и года, как им снова придется сражаться друг с другом. Видно, Ольгица права: так предрешено где-то там, на небесах. Они же, воины, всего лишь вычерчивают эти предначертания своими саблями. Однако тост есть тост.
— Я понимаю, что вы, ротмистр, ни за что не решитесь поручить мне розыски дамы вашего сердца, — снова вернулся к прерванной беседе-шутке де Рошаль. — И будете правы.
— Причем не только я не позволю, — взглянул Радзиевский на Гяура. — Есть и другие достойные рыцари.
— Но, может, хотя бы сообщите, о какой, собственно, графине идет речь? Мне-то показалось, что вы прибыли в город сугубо мужской, войсковой компанией. Правда, я не был свидетелем вашего вступления в Каменец.
— О, да вы еще попросту не знаете о ней? Счастливый человек. Речь идет о графине Диане де Ляфер, — удовлетворил его любопытство Сирко, понимая, что ротмистру значительно труднее будет назвать французу имя той, о ком печется в эти минуты его душа. — Вы, очевидно, слышали, что на наш обоз напали кайсаки Бохадур-бея? Так вот…
— Простите, полковник, — недоверчиво посмотрел майор на Сирко. — Очевидно, мне послышалось. Повторите, пожалуйста, фамилию графини.
— Не ослышались, господин ротмистр, не ослышались, — вмешался теперь уже Гяур. Разговоры о графине за кубком вина, а тем более шутки по поводу поисков ее были еще более неприятны ему, чем Радзиевскому. — Господин Сирко сказал: «Графиня де Ляфер. Точнее, Диана де Ляфер». Она, как и вы, француженка. — Гяур говорил об этом сдержанно, почти жестко, пытаясь избежать каких-либо дальнейших шуток в отношении девушки, которую он спас и к которой тоже был небезразличен.