На острие меча
Шрифт:
— Меня не интересует, что сказала ваша Ольгица.
— Господин полковник! — окликнул его кто-то из офицеров.
— Не ждите меня, догоню. Кстати, — вновь обратился к Власте, — почему Ольгица носит черную повязку? Она ведь прекрасно все видит. Даже через эту черную тряпицу.
— Это правда: «видит», хотя она действительно слепая.
— Тогда я ничего не понимаю. Так все же: зрячая она или слепая? Что это за слепая такая, умеющая видеть через повязку?
— Этого я пока что объяснить не могу. Ольгица, по-моему, тоже. Но так оно есть на самом деле.
— Что
Он уже был встревожен тем, что князю пришлось остановиться у трактира. Ротмистр никогда не забывал, что отвечает за безопасность князя Одара-Гяура.
— Если бы он так же ревностно оберегал вас во время боя! — успела съязвить Власта. — Но ведь во время сражения он, небось, больше думает о себе.
— Вы не имеете права вмешиваться в наши отношения, — не сдержался князь, вызвав этим недовольство Улича.
Как ни странно, в бою Улич в самом деле волновался за князя куда меньше, чем здесь, в городе. Он панически боялся, что именно здесь, в мирном местечке, может произойти нечто такое, чего ему никогда не простят в Тайном совете Острова Русов. Да и сам себе он тоже не простит.
— Понимаете, князь… Ольгица сказала, что вы, именно вы, как раз и есть моя судьба. — Власта поспешила высказать то, что еще несколько минут назад вообще не решилась бы произнести. Просто она поняла, что с появлением одного из двух офицеров, которые всегда неотступно следуют за полковником, время ее свидания с Гяуром истекло.
— Что-что напророчила вам эта слепая?!
— Да нет, вы не волнуйтесь, ничего страшного в этом нет. Однако Ольгица действительно сказала, что вы…
— Что я — князь Гяур — ваша судьба? Гнев Перуна! Улич, ты слышал когда-нибудь нечто подобное?
— И слышать не желаю.
— Вы правы, — не стушевалась Власта. — Нашей беседы вам лучше не слышать.
— Ты, грязная нищенка! — взорвался ротмистр, хватая Власту за предплечье и пытаясь отшвырнуть от Гяура. — Перед тобой князь Гяур! Князь Одар-Гяур! — почти торжественно повторил он, не понимая, что возвышенный смысл, который он вкладывает в это имя, совершенно не понятен никому, кроме воинов, пришедших на эту землю вместе с князем. Да еще потомкам уличской знати, разбросанным по землям Греции и Турции. — Как ты смеешь подступать к нему… со своими объяснениями, предсказаниями и прочим бредом?
— Погоди, Улич, погоди, — еле усмирил он своего телохранителя, уже не ради угрозы, а всерьез схватившегося за оружие. — Ступай себе, нищенка. Иди с богом, не гневи Перуна.
— Я не нищенка. Это неправда. Ольгица ведь сказала, что…
— Все равно ступай, — резко прервал ее Гяур.
— Ну что ж, — гордо вскинула голову Власта, как бы стряхивая с себя всю ту девичью покорность, с которой только что подступалась к этому красивому статному парню. — Если вы так обращаетесь со мной, я уйду. Хотя я всего лишь хотела предупредить, что я — ваша судьба. Только предупредить — и все.
— Спасибо, осчастливила, — презрительно ухмыльнулся князь.
— Напрасно вы так. Человек ведь никогда не знает своей судьбы, поэтому слишком долго ищет ее. А вы уже знаете, значит, так будет легче нам обоим.
Гяур снова рассмеялся, но теперь уже более снисходительно, и пошел своей дорогой. Нервно рванув эфес сабли, Улич тут же подался вслед за ним, что-то бормоча про себя то ли по-гречески, то ли по-турецки.
— Я лишь хотела, чтобы вы знали об этом! — крикнула им вдогонку Власта. — Ведь это же предсказание Ольгицы! Лично я ни о чем таком даже не помышляла, и вообще, женихов мне всегда хватало. Но ведь сказано было самой Ольгицей.
6
Прошло несколько дней с той поры, как графиня де Ляфер прибыла в Каменец, однако майор де Рошаль так ни разу и не смог увидеть ее ни на балу у местного судьи, ни на улицах города. Он использовал любой повод, чтобы лишний раз оказаться у дворца графа Потоцкого, где остановилась француженка, надеясь, что удастся подстеречь ее там. Однако в томительные минуты ожидания дворец словно вдруг вымирал: ни разу не заскрипели ворота, ни один человек не приходил к графине (самого семейства Потоцких в городе сейчас не было), ни одна занавеска ни на одном из многочисленных окон за это время не качнулась.
Квартирмейстер собирался нанести визит во дворец, но всякий раз откладывал его, предчувствуя неудачу. Он знал, что разговор с графиней будет очень трудным. Уже хотя бы потому, что не ясны были причины ее появления здесь. Случайность? Если случайность, то почти невероятная. Хотя он, конечно, благодарил бы судьбу за такую невероятность.
Пока же он решил подстроить встречу с графиней таким образом, чтобы действительно создавалась иллюзия случайности. Он готов был изобразить радостное удивление. Еще бы! Он ведь даже не догадывался о появлении в столь отдаленном уголке Европы известной в Париже светской дамы. Да к тому же дамы, к которой испытывал и испытывает самые нежные чувства.
Другое дело, что этих «нежных чувств» вполне хватило бы для того, чтобы убрать графиню с дороги раньше, чем она успеет разоблачить его перед местным светом, перед польским офицерством, перед Сирко и Гяуром. И де Рошаль серьезно обдумывал способы, какими можно было бы осуществить это. Пока что ясно одно: любой из способов требовал того, чтобы их встреча с графиней-заговорщицей в конце концов состоялась. И как можно скорее. Он должен был хоть что-нибудь знать о ее теперешнем способе жизни, о причинах приезда сюда, по крайней мере в ее толковании.
Но главной загадкой для него оставалось: почему Диана де Ляфер не предпринимает ни малейших попыток встретиться с ним, хоть что-нибудь разузнать? Появилась в городе, и словно в воду канула. На нее это не похоже. В Париже высший свет, собравшийся на очередной бал, мог не знать, удостоит ли его своим присутствием королева, первая дама двора, та или иная герцогиня. Но о том, посетит или не посетит его красавица-графиня де Ляфер, знали все, причем с первого дня подготовки к нему.
Как знал Париж и то, что красоту этой женщины могло затмить лишь ее коварство.