На острове

Гарвис-Грейвс Трейси

— Надо же! Обычно мальчикам в пятнадцать лет не приходится принимать подобных решений.

— А вот и нет. Мы страшно боимся, что кто-нибудь от нас подзалетит, и много думаем на эту тему. Так вот, сейчас я вас посмешу. Мама сказала мне, что отвезет меня на прием в банк спермы, вручила один из папочкиных журналов «Плейбой» — кстати, у меня в шкафу были припрятаны грязные картинки похлеще — и на полном серьезе спросила, знаю ли я, что надо делать.

— Ты меня разыгрываешь!

— Вовсе нет, — рассмеялся он. — Анна, мне было

пятнадцать. И я на этом деле собаку съел, и мне совсем не хотелось говорить с мамой о том, как правильно дрочить.

— Господи боже мой, ой, умру, не могу! — От смеха у меня потекли слезы по щекам.

— Угу. Следующий раз, когда мне надо было сдавать сперму, меня возил уже папа.

Я как-то сразу перестала смеяться и вытерла глаза.

— Знаешь, какое твое основное достоинство?

— Привлекательная внешность? — с невозмутимым видом спросил он.

Тут я снова зашлась в приступе неудержимого смеха.

— Похоже, мой комплимент запал тебе в душу. Нет, не это. Так вот, чтоб ты знал: в твоем присутствии совершенно невозможно не радоваться жизни.

— Правда? Спасибо, — погладил он меня по руке. — Анна, не волнуйтесь. Рано или поздно нас найдут, и вы получите своего ребенка.

— Надеюсь, что так.

«Ведь часы-то тикают: тик-так, тик-так».

Глава 22. ТИ ДЖЕЙ

Я был в лесу, когда услышал, что Анна кричит не своим голосом. Крики доносились со стороны дома, и я, продравшись сквозь кусты, побежал туда. Анна неверной походкой шла со стороны берега, потом неожиданно покачнулась и упала.

— Медузы, — задыхаясь, выдохнула она.

Следы от их щупальцев отчетливо проступили у нее на ногах, животе и груди в виде красных рубцов. Я не знал, что делать.

— Сними их с меня! — завизжала она.

Опустив глаза, я увидел щупальца, присосавшиеся к ее животу и груди. Я хотел отодрать присоски, но они меня обожгли.

Тогда я ринулся к большому контейнеру для сбора воды и схватил валявшийся рядом контейнер поменьше. Наполнив его, я подбежал к Анне и окатил ее дождевой водой. Но присоски мне отцепить не удалось, а Анна заорала от боли так, словно от пресной воды ей стало еще хуже.

— Ти Джей, попробуй морскую воду! Живей! — прохрипела она.

С контейнером в руках я побежал на берег и зачерпнул соленой воды. Я рысью вернулся обратно, и когда обдал Анну морской водой, то она уже не кричала.

Она лежала, скрючившись, на земле и жалобно подвывала, а я пытался лихорадочно сообразить, что же делать дальше. Я видел, что ей все еще очень больно, потому что она каталась по песку, пытаясь найти удобное положение.

Тут я вспомнил о пинцете и кинулся к ее чемодану, чтобы достать его. Вернувшись, я как можно быстрее выдернул присоски. Анна закрыла глаза и застонала.

Я уже практически справился со щупальцами, когда неожиданно увидел, что ее кожа прямо на глазах начинает краснеть,

причем не только в месте ожога, а буквально везде. У нее как-то сразу жутко распухли губы и веки. Я запаниковал и еще раз окатил ее морской водой, но все без толку. Веки у Анны так отекли, что глаза не открывались.

Я кинулся за аптечкой, затем опустился рядом с Анной и вытряхнул содержимое коробки на песок. Взяв в руки бутылочку с красной жидкостью, я отчетливо услышал в голове голос Анны:

«Вот это может спасти тебе жизнь. Устраняет аллергическую реакцию».

К тому времени лицо Анны уже напоминало воздушный шар, кожа на распухших губах треснула. Я не сразу отвернул тугой колпачок с защитой от детей, а когда наконец справился с ним, осторожно приподнял Анне голову и влил бенадрил прямо ей в горло. Она закашлялась и стала отплевываться. Честно говоря, я был без понятия, какую дозу ей дал.

Когда я помогал Анне подняться, лифчик ее бикини слегка сполз: купальник стал ей явно велик, так как она здорово похудела. Опустив глаза, я увидел за лифчиком еще несколько присосок, которые продолжали ее обжигать.

Тогда я содрал с нее лифчик; отметины на ее груди привели меня в тихий ужас. Я снова уложил ее, обдал остатками морской воды и пинцетом вытащил присоски.

Затем стянул футболку и накрыл ею Анну, аккуратно подоткнув края.

— Анна, с вами все будет хорошо, — сказал я, взял ее за руку и стал ждать.

И только когда краснота начала потихоньку проходить, а отеки — спадать, я проверил содержимое аптечки, разбросанное по песку. Изучив все этикетки, я выбрал тюбик кортизона.

Начал я с ее ног и потихоньку продвигался вверх, осторожно втирая мазь в красные рубцы.

— Ну как, помогает? — спросил я.

— Да, — прошептала она. И хотя отек век немного спал, она продолжала лежать с закрытыми глазами. — Я так устала.

Но я не знал, разрешать ей спать или нет, потому что боялся, не переусердствовал ли я с бенадрилом. Я проверил бутылочку. Лекарства оставалось еще вполне прилично. Затем изучил этикетку и узнал, что бенадрил вызывает сонливость.

— Вот и хорошо. Поспите немного… — начал я, но она отключилась прежде, чем я успел закончить.

Сперва я втер мазь ей в живот, потом добрался до груди и вдруг засомневался. Вряд ли она поняла, что я содрал с нее верх от купальника, а может, в тот момент ей было все равно.

Я поднял футболку, и меня аж передернуло. Сиськи ее представляли собой жуткое зрелище. Кожа вся в рубцах, некоторые — в кровавых корках.

Тогда я сосредоточился исключительно на том, что должен ей помочь, и стал осторожно, круговыми движениями, втирать мазь в рубцы. Закончив, я внимательно ее осмотрел: не пропустил ли где ожогов.

К тому времени кожа ее стала почти нормального цвета, а отеки исчезли. Немного подождав, я взял ее на руки и отнес в постель.