На отмелях
Шрифт:
— Да, вы сильная, — сказал Лингард. — Но просидеть всю ночь в маленькой лодке не так-то легко. Я удивляюсь, что у вас совсем не затекло тело.
— Нисколько не затекло, — прервала она с улыбкой. — Я в самом деле очень сильная женщина, — серьезно прибавила она. — Вы это должны иметь в виду, что бы ни случилось.
Лингард бросил на нее восхищенный взгляд. Но тень Иоргенсона, быть может, услышав издали слово «женщина», со свойственною всем вообще теням непринужденностью, вдруг преисполнилась громкого, хотя и бесстрастного негодования.
— Женщина! В том-то и дело! Этого только не хватало… Вы, Том Лингард, Красноглазый Том, Король Том, — или какими еще прозвищами вас там величали? — оставляете оружие за двадцать миль от себя, бросаете своих людей, свой бриг, в котором вся ваша сила, приезжаете сюда и болтаете о войне с голыми руками, да еще с женщиной на буксире! Ну, ну!..
— Не забывайте, Иоргенсон, что леди вас слышит, — раздраженно заметил Лингард. — Он не хочет быть грубым, — громко обратился он к миссис Треверс с таким видом, точно Иорген сон был действительно бесплотной и бесчувственной галлюци нацией. — Он просто забыл о вас.
— Женщина нисколько не оскорблена. Я ничего не имен» против такого обращения.
— Ничего не забыл! — пробормотал Иоргенсон с какою-то уверенностью призрака, словно ради собственного удовлетворс ния. — До чего мы дошли!
— Это я настояла на том, чтобы поехать с капитаном Лингардом, — попыталась смягчить Иоргенсона миссис Треверс.
— Вот, вот, так я и знал! До чего мы дошли! Разве у Короля Тома нет собственной головы? Что с ним приключилось? Оставить бриг, когда тут же рядом за отмелью дожидаются сто двадцать отъявленных пиратов на двух прау. Вы и на этом настаивали, да? Он, значит, отдался в руки незнакомой женщины?
Иоргенсон, казалось, задавал эти вопросы самому себе. Миссис Треверс заметила пустой взгляд, обращенный внутрь голос, мертвенное отсутствие оживления. Но это почему-то облегчало разговор с ним.
— Нет, это я в его руках, — возразила миссис Треверс.
Никто бы не догадался, что Иоргенсон слышал хотя одно слово из этого красноречивого заявления, если бы он не обратился к Лингарду с вопросом, столь же безразличным, как и все его речи.
— Зачем же вы ее сюда привезли?
— Вы не понимаете. Ну, просто оттого, что так следовало. Один из пленников муж этой дамы.
— Гм, да… — пробормотал Иоргенсон, — А кто другой?
— Ее хороший друг; мы говорили вам.
— Бедный мистер д'Алькасер, — вставила миссис Треверс. — Как он поплатился за то, что принял наше приглашение! Но он, в сущности, только знакомый.
— Я почти не заметил его, — мрачно проговорил Лингард, — Но когда я приехал к вам на яхту, он стоял за вашим креслом и говорил с вами, как очень хороший друг.
— Мы очень хорошо понимаем друг друга, — сказала миссис Треверс, беря в руку лежавшую на поручне подзорную трубу, — Мне всегда нравились его откровенность, его верность.
— Что он сделал? — спросил Лингард.
— Любил… — тихо сказала миссис Треверс, — Но это очень старая история.
Миссис Треверс приставила подзорную трубу к глазам, поддерживая ее вытянутой рукой, и Лингард забыл о д'Алькасере, любуясь твердостью ее позы и полной неподвижностью тяжелого прибора. Она была тверда, как скала, после всех этих волнений и всей этой усталости.
Миссис Треверс инстинктивно направила трубу на вход в лагуну. В рамке леса гладкая вода сверкала, как серебро. Вдруг на этом блистающем фоне показалось темное пятнышко. Она не сразу поймала его опять и тогда увидела, так близко, что его, казалось, можно было окликнуть, челнок с двумя людьми. Она ясно видела, как, сверкая на солнце, поднимались и опускались мокрые весла. Лицо Иммады было видно так отчетливо, как будто девушка смотрела прямо в отверстие подзорной трубы. Вождь и его сестра, проведя ночью несколько часов за отмелью, въехали в лагуну и теперь направлялись прямо к шхуне. Они были уже так близко, что их можно было бы заметить невооруженным глазом, если бы кто-нибудь смотрел в этом направлении. Но о них никто и не думал. Они продолжали существовать, может быть, только в памяти старика Иоргенсона, да и та по большей части была занята таинственными секретами недавно покинутой им могилы.
Миссис Треверс опустила подзорную трубу. Лингард, точно очнувшись от сна, проговорил:
— Мистер д'Алькасер… Любил… Ну, да, почему бы ему и не любить?
Миссис Треверс заглянула в насупленное лицо Лингарда.
— Дело, конечно, не только в этом, — сказала она. — Во-первых, он знал, как любить, а во-вторых… Но вы ведь не знаете, как неестественны и пусты некоторые жизни. Мистер д'Алькасер, впрочем, жил другой жизнью. Его преданность можно было ценить.
— Вы, видно, немало о нем знаете, — с завистью проговорил Лингард. — Чему вы улыбаетесь?
Она продолжала улыбаться ему. Длинная медная труба у ее плеча сияла золотом, рядом с бледной светлостью ее непокрытой головы.
— Одной мысли, — отвечала миссис Треверс, говоря все так же тихо, как будто слова ее могли нарушить сосредоточенность капитана Иоргенсона, — Я подумала, что, несмотря на мое долгое знакомство с д'Алькасером, я не знаю о нем и половины того, что знаю о вас.
— Это невозможно, — возразил Лингард. — Хотя он и испанец, но он человек вашего круга.
— Одним миром мазан, — проговорила миссис Треверс с легкой иронией.
— Он ведь, кажется, хотел помирить меня и вашего мужа? — продолжал Лингард. — Я тогда, правда, был очень раздражен и почти не обратил на него внимания, но он мне понравился. Больше всего мне понравилось то, как он бросил свою попытку. Это было сделано по-джентльменски. Вы понимаете, что я хочу сказать, миссис Треверс?
— Да, вполне.
— Ну, конечно, вы-то это поймете, — просто согласился Лингард, — Тогда я был очень взбешен и не мог ни с кем говорить. Я уехал к себе на бриг и оставался там, не зная, что делать, и посылая всех вас на дно морское. Но не поймите меня неверно, миссис Треверс. На дно морское я посылал только вас, господ. Против матросов я ничего не имею. Они бы мне сразу поверили. И вот я все бесился и бесился, до тех пор…