На палубе «Арго», или Поход за властью. Из новейшей истории жаргонного языка подростков
Шрифт:
Картежное мошенничество — это, без преувеличения, искусство. Оно требует не только ловкости рук, но и определенной остроты ума, долгих выверок, каждодневной тренировки с колодой игральных карт. Самые «талантливые» представители люмпенства осваивали шулерскую науку, попутно обогащая свой язык специфическими терминами:
«ВРЕЗКА — способ тасования колоды, когда она делится на две части, и каждая карта из одной части перемежается картой из другой. Способы врезки: «веером»; «эфиопская» — карты из разных частей колоды складываются «вальтом»; «крутая» — когда карты врезаны многократным и большим числом способов;
ВЫКУПИТЬ — раскрыть намерения шулера, поймать его на мошенничестве;
ДОЛЬЩИК — напарник, игрок в доле;
ДОЛЯ СЛАДКАЯ — вид долевого участия в картежной игре, при котором дольщику
ИСПОЛНЕНИЕ — мухлеж при раздаче колоды, сложенной нужным игроку образом. Варианты исполнения: «одна в одну» — если врезать карты пять раз «одна в одну», они вернутся в исходное, заранее продуманное положение; «лягушка» или «вольт» — исполнение, при котором передергивается лишь верхняя карта;
ИСПОЛНИТЕЛЬСКАЯ ИГРА — собственно игра, при которой выигрыш обеспечен умением передернуть колоду при раздаче;
КОЦКА — метка на картах. Типы коцек: «на боку» — на ребре колоды делается запил, например, на одной масти; «на лоха» — цветная, фабричная, т.к. в некоторых колодах «рубашки» черных и красных мастей различимы для внимательного взгляда;
МАЯК — человек, стоящий за спиной игрока и подающий условные сигналы его сопернику;
СКРИПКА — «закоцанная» (помеченная) определенным образом колода карт...»
Наивно думать, что вся эта лексика картежногго мошенничества (а мы привели здесь самую малость ее) враз стала достоянием уральских подростков. Нет, конечно. Даже «пингвинята» осваивали ее с трудом и на первых порах для «работы» с лохами использовали более простые приемчики. Могли, например, «поймать кого-либо на базаре». Подходили к незнакомцу-сверстнику, совершали несложный ритуал, деморализуя его (попросту запугивали и оскорбляли свою жертву, используя устоявшиеся «наезды»), а потом спрашивали: «Решишь задачку?!» Когда прижатый к стенке подросток подписывался (т.е. соглашался), ему объявлялись условия задачи, у которой заведомо не было точного решения («Сколько миллиметров от нас до Москвы?»). И требовали денег за неправильный ответ. «За что деньги?» — вопрошал изумленный «математик». Ему поясняли: «Мы договаривались, что ты решишь ЗА ДАЧКУ. Ты не решил. Поэтому тебе никакой ДАЧКИ не положено, а вот ты нам должен». — и называли сумму «контрибуции», которой облагалось, по сути, трепетное отношение подростка к разного рода условностям, его уровень сознания, склонного во всех явлениях (а в словесных — особенно) видеть магическую изнанку.
Подобный промысел, связанный собственно с жаргоном, распространен, пожалуй, лишь в подростковой среде. О нем свидетельствуют сообщения «криминальных хроник», такие, как эта, например: «Девять квартирных краж совершил учащийся одной из екатеринбургских школ. На последней его неожиданно застал вернувшийся домой хозяин. Недолго думая, школьник ударил хозяина по голове монтировкой, но потерпевший оказался крепким орешком: он догнал преступника у Кировского универсама. В ходе дознания установлено, что на скользкую дорожку квартирных краж парень пошел под давлением лиц, которым «задолжал» десять тысяч рублей, проиграв на игре слов». (Тревожная хроника. «Уральский рабочий». 1991, 29 октября.) «Проиграв на игре слов...» — думаю, так будет заканчиваться еще не одна оперативная информация...
Словесная эквилибристика, фразы «с двойным» дном вовсю использовались и собственно в катальных сеансах. Простаку предлагалось сыграть в карты «на просто так». Когда картежная игра была «сделана», проигравшему простодыре пояснялось: «На просто так» — это играть «на сто рублей». И объявлялись сроки, в которые нужно вернуть долг. Другой фразой-ловушкой служил вопрос: «Покатим?» Неискушенный игрок воспринимал этот вопрос как обычное приглашение к началу картежного ристалища. Мол, поехали, стартуем... Но произнесенный с самой невинной интонацией вопрос таил в себе нечто другое: уговор сыграть «по кате, екатерине», то есть с первоначальной ставкой в те же сто рублей.
Параллельно освоению картежной науки нашими «аргонавтами» вводились в обиход азартные игры попроще. Например, «жмэн» (от глагола «сжимать»). Юный мошенник зажимал в кулаке купюру и предлагал выцепленному (т.е. введенному кем-то в круг шулеров) игроку назвать порядковые номера цифр, из которых состояло серийное число купюры (например, первая цифра и пятая). Объявлял свои номера. Эти цифры складывались. У кого получался больший результат — тот выигрывал. В качестве «премиальных» ему полагалась «бумажка» такого же достоинства. Надо ли пояснять, что для игры использовалась специально подобранная купюра, так называемая «колхозная капуста», обеспечивающая выигрыш инициатора... Ее особенность заключалась вот в чем: как можно больше ноликов в серийном числе! По теории вероятности простодыра обычно и натыкался на эти нолики. «Пингвиненок» же отлично помнил, где расположены цифры, отличные от нуля.
Подобные уловки плодились в кругу «молодой катки», словно мушки-дрозофилы. Волнами разбегались по школам и дворам. Легко забывались, когда становились известными слишком большому кругу. А на подкрепу этим разминочным «невинностям» уже подступала собственно катальная «премудрость». И набирала силу и значимость лексика, составляющая ее понятийный аппарат. Вначале этой лексикой владели в основном «пингвинята». Позже круг «посвященных» слегка расширился. Одни, завидуя удачливым сверстникам из «Пингвина», но не решаясь с ними связываться, начинали промышлять картами самостоятельно, по крохам впитывая секреты «молодой катки», а с ними — и жаргон... Другие становились на такой путь вынуждено. Проиграв «пингвинятам» запредельные суммы, они сами, в свою очередь, добывали деньги для возврата долга теми же способами, вовлекали в цепную реакцию мошенничества более неопытных ребят. А третьих влекла жутковатая романтика, и такие говорили о «врезках» и «коцках» с тем же жаром, как дети иных времен — о парусах, каравеллах и ultima Fula (поголовное увлечение картами, если помните, можно было наблюдать тогда сплошь и рядом: в автобусах, в кинотеатрах, на парковых скамейках и в толпе митингующих встречались вполне благообразных отроки, увлеченно тасующие колоду в надежде освоить «эфиопскую», например, врезку).
Если «специальная» часть жаргона расползалась по городу невпопыхах, то лексика, связанная со взиманием долга, была активизирована мгновенно и прочно усвоена в с е м и юными екатеринбуржцами. Усердность «учеников» подхлестывалась не розгами. Ценой нерадения здесь становилось здоровье, а порой и жизнь. В те годы почти каждый молодой человек мог припомнить ситуацию, как кто-то из знакомых попал в сети «пингвинят» и был жестоко избит за увиливание от денежных расчетов. Легендами стали и истории о том, как в выколачивание долга с наиболее строптивых ребят «впрягалась» катка из «Космоса». Боги спускались с заоблачного Олимпа!.. Куда без таких легенд в среде, натасканной жрецами-митрофанушками на трепетное поклонение агрессивным божкам от криминала?! Хотя, по-видимому, основа этих легенд была реальной. «Космос» просто не мог не продемонстрировать свое заступничество за младших «соратников», ибо там формировалась его боевая гвардия, ему прислуживающий и выполняющий любую волю костяк, его смена, в конце концов. Впрочем, заступничество было, вероятно, еще и оплачено: жрецы, как и подобает, делали жертвоприношения... в воровской общак. В виде неизменной капусты. А потом смело ссылались на имена авторитетов из «Космоса», и в этом — лишнее подтверждение союзничества двух «каток», молодой и взрослой (сослаться на «авторитетное» имя без о с н о в а н и я считалось среди подростков беспределом; тот, кто бравировал такими знакомствами, не имея на то прав, мог быть сурово наказан, и материально, и денежно).
Впрочем, «Космосом» своих сверстников «пингвинята» стращали очень недолго. Слово «пингвин» и само в одночасье стало жупелом... А вместе с ним в жупел превратилась и немудреная «этика» «пингвинят». Основные ее правила свелись к двум... Первое: «Отказываться играть в карты — в стрем!» (смысл очевиден: для процветания «молодой катки» требовалась клиентура, заполучить ее можно было, лишь навязав отрочеству подобное понимание мальчишеской чести). Второе правило: «Не рассчитаться с картежным долгом — западло!» (Тут подтекст еще очевиднее...). Из пены молодежной субкультуры возникли этакие Сцилла и Харибда, опасные, нет, не для «пингвинят», а для тех подростков, которые «аргонавтами» становились вынуждено. Число таких «аргонавтов поневоле» росло. Освоение жаргона становилось наукой выживания.