На полголовы впереди
Шрифт:
Я рассказал ему про портфель и продиктовал номер машины, которая ехала впереди.
– Но они направляются на север, – сказал я. – Как далеко мне надо ехать за ними?
– В котором часу у вас завтра вылет?
– В полдень, из Хитроу. Но мне придется еще заехать домой за вещами и паспортом.
Он несколько секунд подумал:
– Пожалуй, решайте сами. Если он выедет на автостраду в сторону Шотландии... ну, тогда возвращайтесь.
– Хорошо.
– Это очень интересно, – сказал Миллингтон. – Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как он берет этот портфель.
– Очень интересно, – согласился я. – А у портфеля есть какие-нибудь особые приметы?
– Насколько
– Ну-ну, – задумчиво произнес Миллингтон. – Когда выясню что-нибудь про этот номер, позвоню.
Машина, где сидел худой мужчина, направлялась прямиком к автостраде, ведущей в сторону Шотландии. Я решил ехать за ней по крайней мере до тех пор, пока Миллингтон не позвонит снова, что он сделал на удивление быстро и сообщил, что машина зарегистрирована на имя некоего А. Дж. Хорфица, проживающего в Донкастере по такому-то адресу.
– Хорошо, – сказал я, – еду до Донкастера.
Еще час с небольшим, подумал я. Вполне успею вернуться.
– Эта фамилия – Хорфиц – вам что-нибудь говорит? – спросил Миллингтон.
– Абсолютно ничего, – уверенно сказал я. – И кстати, вам знаком тот молодой ученик из конюшни Пита Шоу, который подает большие надежды? Ну, тот многообещающий талант? Так вот, этот юный идиот что-то передал на словах одному неизвестному типу, который мне на ипподроме до сих пор не попадался, а тот, оказывается, заправляет Колли Гудбоя. Для Колли Гудбоя это была какая-то приятная новость.
– А что это была за новость, вы знаете?
– У Пита Шоу во втором заезде скакала лошадь-фаворит, а пришла она чуть ли не последней. Этот ученик знал результат заранее, хоть сам и не ехал.
– Хм, – произнес Миллингтон. – Ну, я покажу им, что такое страх божий: и Питу Шоу, и владельцу, и жокею, и ученику, и Колли Гудбою. В порошок их сотру. Да, – вспомнил он, – фотографий вам, наверное, сделать не удалось? Так что прямых доказательств у нас нет?
– Пожалуй, нет. Я один раз снял этого ученика, когда он разговаривают с человеком Колли, но они стояли ко мне спиной. Еще снял человека Колли вместе с Колли. И еще доску, где Колли написал свою выгодную ставку.
– И то лучше, чем ничего, – сказал он рассудительно. – Я их пугну так, что надолго запомнят. Те, кто ни в чем не виноват, обозлятся и выгонят тех, кто виноват. Они всегда так делают. Наводят порядок в своем доме. Нам меньше работы остается. И мы будем постоянно присматривать за этим болваном учеником. Позвоните мне, когда приедете в Донкастер.
– Ладно. И я еще кое-что снял. Нервного молодого человека с портфелем, его же с худым мужчиной... ну, с тем, который, возможно... как его?..
А. Дж. Хорфиц, и еще Филмера с портфелем, хотя я не уверен, что снимок выйдет хороший, я едва успевал и был довольно далеко, а снимал аппаратом в зажигалке, он не такой заметный.
– Хорошо. Нам нужно будет забрать у вас эту пленку до вашего отъезда.
Хм... э-э... позвоните-ка мне на обратном пути, я подумаю, где нам встретиться вечером. Ладно?
– Ладно, – ответил я. – Этот тип, Хорфиц, как он выглядит?
– Худой, пожилой, в темном плаще и черной фетровой шляпе, в очках.
Как будто собрался на похороны, а не на скачки.
Миллингтон что-то проворчал – мне показалось, что он узнал этого человека.
– Вы его знаете? – спросил я.
– Это было еще до вас. Да, знаю. Айвор Хорфиц. Не иначе как это он.
Пять лет назад мы лишили его допуска на скачки навсегда.
– За что?
– Длинная история. Потом расскажу. И я думаю, что вам, пожалуй, не стоит терять столько времени и ехать в Донкастер. Мы всегда его найдем, если понадобится. Развернитесь на ближайшей развязке и возвращайтесь в Лондон. Я буду ждать вас в том пабе около вокзала Виктория. Не в закусочной, а в пабе.
– Хорошо. Увидимся через... через два с половиной часа, если ничего не случится.
Через два с половиной часа я нашел Миллингтона в темном дальнем углу шумного бара за его любимым занятием – перед ним стояли кружка пива и пирог со свининой. Я отдал ему отснятую, но не проявленную пленку, которую он сунул в карман, с заметным удовлетворением сказав:
– Вы мои глаза на затылке.
– Кто такой Хорфиц? – спросил я, утолив жажду после долгой езды полпинтой бочкового пива. – Вы знали, что он знаком с Филмером?
– Нет, – ответил он сначала на второй вопрос. – И Филмер не хотел бы, чтобы его с ним видели и вообще чтобы знали, что они общаются.
– Из ваших слов получается, – медленно произнес я, – что тот посыльный, нервный молодой человек, тоже известен в лицо распорядителям... а возможно, и вам самому... потому что если бы он был незнакомцем, которого нельзя опознать, то почему Филмер так бурно реагировал на то, что его увидели с ним, что видели, как он что-то у него берет?
Миллингтон покосился на меня.
– Кое-чему научились за время работы, верно? – Он похлопал себя по карману, где лежала пленка. – Вот посмотрим и увидим, знаем мы его или нет.
Как он выглядел?
– Такой полноватый, довольно бестолковый. Потный. Жалкий. Червяк между двух ястребов.
Миллингтон покачал головой:
– Это может быть кто угодно.
– А что такого сделал Хорфиц?
Миллингтон не спеша откусил кусок пирога, а потом заговорил, роняя крошки:
– У него была небольшая конюшня в Ньюмаркете и собственный тренер, который, естественно, делал то, что ему говорили. Не слишком на виду, но очень неплохие результаты. Поразительные результаты. Впрочем, это бывает, есть владельцы, которым постоянно везет. А потом тренер раскололся – он думал, что мы вышли на него, чего на самом деле не было, мы и не думали, что он мошенник. Так или иначе, он все выложил, сказав, что у него нервы не выдержали напряжения. Он сказал, что все лошади в этой конюшне, так сказать, взаимозаменяемые. Их выставляли на все скачки, где, как считали тренер и Хорфиц, они имели шанс выиграть. Трехлеток – на заезды для двухлеток, много раз побеждавших – на скачки для начинающих, и так далее. Хорфиц постоянно покупал и продавал лошадей, конюшня обновлялась каждую неделю, и помощники конюхов менялись как перчатки – ну, так обычно и бывает. Жокеев они нанимали самых разных. И никто ни о чем не догадывался. У Хорфица было несколько победителей, которые приносили ему крупные куши, но ни один букмекер ничего не заподозрил. Конюшня была маленькая, малоизвестная, понимаете? В газетах про нее никогда не писали. Потому что они не совались на большие скачки только на второразрядные, на такие ипподромы, куда репортеры не ездят, но выиграть в тотализаторе там можно ничуть не меньше, чем на любых других.
Все делалось тихо, но мы обнаружили, что Хорфиц сколотил буквально сотни тысяч – не только в тотализаторе, но и продажей своих победителей. Только он всегда продавал подлинных лошадей, тех, чьи клички были в программках, а не тех, которые выступали на самом деле. Тех он придерживал, и выпускал снова, и продавал тех, под чьим именем они выступали, и так далее. Все было очень хитроумно задумано.
– Да уж, – согласился я: энергия и организаторские способности, вложенные в это предприятие, произвели на меня впечатление.