На пороге Будущего
Шрифт:
Именно этого Евгения больше всего боялась. Шедизская мудрость всегда была ей ненавистна. Она не сумела понять до конца ни одной из написанных шедизскими учеными книг. При мысли о ждущих ее докладах она похолодела. Но делать было нечего, и она позволила усадить себя в паланкин и доставить на другой конец Этаки, в Дом владык времени, как пышно именовали свой институт святые отцы и ученые. Здесь трудились философы, математики, предсказатели, разгадывали в событиях далекого прошлого намеки судьбы, старались по ним определить будущее. Ее встретили приветственными гимнами, с поклонами проводили на почетное место в центре огромного зала. Больше сотни пожилых мужчин в богатых одеждах пожирали ее глазами. К их чести, в этих взглядах не было и намека не похоть. Для них она была чем-то вроде ожившей статуи или героини старых веков, вышедшей из книг, чтобы ответить на их вопросы. Евгения глядела на эти серьезные лица, пряча за
— Сегодня у нас наконец, с большим запозданием открывается ежегодное научное заседание, на котором лучшие умы делятся своими мыслями, — сказал он ей. — Узнав, что ты приедешь, мы решили перенести его, чтобы ты смогла послушать и высказать свое мнение.
И Евгения с умным слушала, время от времени подавляя желание расхохотаться. Шедиз был страной абсурда. За стенами Дома владык времени тысячи людей умирали прямо на улицах от голода и холода. Последнее холодное лето сгубило урожай. Родичи докладчиков сидели в тюрьмах за неуплату налогов или неосторожные слова в адрес правителя. А они проводили годы за письменными столами, сочиняя трактаты, в которых здравого смысла было меньше, чем в детской песенке.
— Ну пора ли нам разработать еще один способ измерения времени помимо астрономического? — говорил один. — Ведь ясно, что нельзя сравнивать продолжительность жизни, к примеру, мыши с жизнью человеческой. Длительность ее в годах ничтожна; мышь живет два года, а человек — пятьдесят, шестьдесят лет. Но что получится, если измерить жизнь мыши в ударах ее сердца? Крохотный орган сокращается со скоростью, которую нам сложно и вообразить, и по этому показателю мышь не намного отстает от нас. Подумайте также и о том, что планета вращается вокруг себя и вокруг солнца. Скорости эти постоянны, но всегда ли они были постоянны? Что, если тысячу, сто тысяч, миллион лет назад скорость вращения была выше или ниже сегодняшней? Как подходить тогда к измерению прошедшего с тех пор времени? По нашему сегодняшнему времени с тех пор прошел, скажем, миллион лет, но если смотреть оттуда, из той точки, то наше настоящее отстоит от нее на полтора миллиона лет либо же, наоборот, на полмиллиона… Не найти ли нам эталон, неизменный во все времена?
— Помните поговорку: «Хочешь хорошей погоды — достань теплую одежду»? Я посвятил два года доказательству действия судьбы на нижайшем, бытовом уровне, — рассказывал другой. — Любой крестьянке известно, что не стоит забывать на крыльце обувь. Оставишь туфли в солнечный день под открытым небом — дождь промочит их насквозь. Я проверил истинность подобных поверий и провел также несколько собственных оригинальных экспериментов, в первую очередь связанных с погодой, с результатами которых хочу ознакомить вас, коллеги. Итак. В начале прошлой зимы я специально не стал убирать осеннюю обувь. Дождался, когда выпал толстый слой снега и ударили первые морозы, и только тогда сложил осеннюю обувь в коробки и убрал в чулан. Как и следовало ожидать, очень скоро — через пять дней — началась оттепель, и обувь пришлось доставать обратно. Весною я провел подобный опыт со своей коляской. Стоило мне ее с вечера помыть, как ночью случался дождь, и на следующий день после первой же поездки коляска оказывалась вся в грязи. И наоборот, если я не мыл ее, дороги просыхали. Проверил я также и поговорку «Не хвастайся перед судьбой, чтобы судьба не посмеялась». Действительно, рассказывая заранее подробно о своих планах на ближайшее будущее, вы провоцируете судьбу изменить их. Таким образом, я вынужден прийти к выводу, что…
Евгения кивала, внимательно глядя на докладчика. «Какая жалость, что я никому не смогу об этом рассказать в Ианте. Стоит лишь обмолвиться, и эта чушь разлетится по всей стране…» Она оглянулась в поисках Пеликена и успела увидеть, как за ним закрывается дверь. Зная друга, она понимала, что у него уже болит живот от сдерживаемого смеха. Она снова повернулась к трибуне, придала лицу выражение искреннего интереса.
— Мы давно уже поставили предсказание будущих событий на научную основу. Но задумывался ли кто-нибудь из вас, коллеги, сколько из наших предсказаний совпадает с реальностью? — вопрошал третий докладчик, математик по профессии. — Я взял на себя труд провести исследование. Мною были обработаны материалы по предсказаниям пророков Дома владык времени за последние десять лет. Прежде чем перейти к деталям, скажу сразу: по моим подсчетам, совпадения составляют 71,06 процента. Много это или мало? — он обернулся к царице, будто ждал от нее ответа. Та милостиво повела рукой, позволяя ему продолжать. — Решать вам, господа. Отмечу лишь, что поскольку не во всех случаях совпадение оказывается стопроцентным, то коэффициент полезного действия для труда наших пророков равен 46,32 процента. Позвольте объяснить подробнее…
Пеликен
Этот доклад вызвал наиболее жаркие споры. Ученые не могли смириться со столь скромным результатом своих трудов. Лысый старичок из третьего ряда слушателей гневно потрясал пальцем: «Все уже было когда-то, все повторится снова и снова! Потому в любом предсказании изначально заложено как минимум семьдесят процентов успеха!» Евгения, не верившая ни в какие пророчества, подавляла зевоту. «Интересно, что они станут делать, если их долгожданный Хасафер окажется не похож на нарисованный ими же образ, — сонно думала она. — А он, конечно, будет непохож, ведь они объявят Хасафером первого же пришедшего олуди-мужчину! Хотела бы я посмотреть, как они станут выкручиваться…»
Через четыре часа все доклады были зачитаны и все вопросы авторам заданы. Евгения хотела есть и еще больше хотела посетить дамскую комнату, но в течение еще целого часа увлеченно обсуждала проблему эталона времени. Еще пятнадцать минут ушло на то, чтобы уговорить Отлери принять участие в обряде очищения Красного дома.
— Наши ритуалы не похожи на иантийские, — отнекивался он. — Да и как смею я, ничтожный смертный, стоять рядом с тобою во время столь важного обряда?
— Одна я здесь не справлюсь, твоя несокрушимая вера необходима мне. Ведь сказал же сегодня один мудрый человек: святая воля великого царя Хасафера поставила Красный дом посреди Шедиза, она же сквозь все века до скончания времен будет удерживать его стены. Обратимся же вместе к небу, пусть оно услышит и твой голос, чтобы еще века спустя этот голос отца Отлери подвигнул шедизцев на новые великие дела!
Она продолжала в том же роде и добилась своего. Покраснев от удовольствия, великан Отлери дал ей свое согласие. На этом Евгения сочла свою сегодняшнюю миссию исполненной и позволила Нурмали отвезти себя во дворец.
Следующие две недели она принимала просителей и больных в единственной больнице Этаки. Насмотрелась на недуги, которые по ту сторону гор не встречались, увидела столько боли и страданий, сколько в Ианте не набралось бы за десять лет. Поток желающих прикоснуться к олуди не иссякал. Люди шли со всех концов страны. Помещики, военные, чиновники, торговцы, крестьяне, рабочие, рыбаки, нищие, танцоры, проститутки, воры — все стремились повидать олуди, поведать ей о своих бедах и надеждах. Иногда у нее сердце обливалось кровью при взгляде на просителей. С большим трудом сдерживала она желание забрать к себе ребенка, который неизбежно должен был умереть от голода, дать денег больной одинокой женщине. Нет. Нет. Она могла лишь дарить им доброту своего голоса и энергию своих рук. И, странное дело, чем больше сил она отдавала, врачуя больных, возвращая надежду безнадежным, тем сильнее становилась. Шедизские книги оказались правы: олуди, посредник между небом и землей, получал от них бесконечный поток энергии и мог направить его по своему желанию на добрые или злые дела. Здесь, в Этаке, Евгения впервые в полной мере ощутила свою мощь. Она спасала, защищала, лечила, но знала теперь, что может убивать. Стоит ей только пожелать, и толстый хитрый таракан Процеро умрет от остановки сердца. Впервые за несколько лет снова распахнулось волшебное окно, которое она некогда сама закрыла. Но мысль о смерти шедизского царя так и осталась для Евгении игрой фантазии. Она выбрала жизнь, а не смерть, спасение, а не убийство, добро, а не коварство. Она не желала напрямую вмешиваться в судьбу Матагальпы.
Дни шли за днями, и лишь позже, вернувшись в Киару, Евгения поняла, что каждый из этих дней был для нее мучительной пыткой, о которой больно вспоминать. Каждое утро слушать вкрадчивые речи Процеро, глядеть в его лоснящееся лицо, видеть роящихся вокруг него духов убитых людей, а иногда — видеть свежую кровь под его ногтями. Чем он занимался по ночам в своих комнатах, откуда несло сексом и смертью? Она не желала знать. Ей и без этого хватало смерти вокруг. Обострившимся чутьем она угадывала, кто из дворцовых слуг выполняет при царе обязанности палача. Дважды она приостанавливала шаг, завидев на лице встречного придворного смертную печать. По ночам призраки кружили над ее постелью, умоляли отпустить. И наконец, когда прошло время посещений, Евгения призвала Отлери и объявила царю, что готова совершить обряд очищения.
Нурмали поспешил вперед, чтобы проверить, все ли участники готовы к проведению ритуала. Евгения и Бронк обычным путем шли к царским покоям. Во дворике у архива Бронк замешкался, сделав вид, что подвернул ногу. Евгения помогла ему дойти до скамейки и присела рядом. За эти две недели им еще ни разу не удалось побеседовать наедине.
— Должен сказать тебе, Эви, ты прекрасно держишься. Горжусь тобой. Я очень боялся, что ты где-нибудь не выдержишь, сорвешься… Ты ведь, прости меня, так молода и неопытна.