На пороге Тьмы
Шрифт:
– А вот в дальней разведке симптомы чуть заметней у некоторых, – усмехнулся Милославский. – Седина, например, вспять обратилась.
– И… какой коэффициент?
– Если очень приблизительно, то сутки вблизи Тьмы – около трех месяцев. Но сами понимаете, что даже сутки выдержать – это очень сложно. Человек начинает чувствовать себя очень плохо уже через несколько часов, а затем может вообще повести себя неадекватно. Не рекомендуется нам так омолаживаться, весь организм протестует, да и…
Тут он задумался, и я уточнил:
– Что?
– Есть опять же теория… у нас
– А лечить так можно?
– Можно, – кивнул Милославский. – Рак лечим, например. Уже польза от нашего отдела, видите? Главу Администрации вылечили два года назад, например, за три «сеанса», а стадия была чуть ли не последняя.
– А когда он в нормальное время попал – обратно все не вернулось?
– Нет, к счастью нет, никакой предопределенности не наблюдаем, тотальная и абсолютная многовариантность дальнейшего развития.
* * *
Чем занимались на месте моего провала я толком и не понял. Упровцы из «скаута» организовали охранение, люди Милославского ходили с рулетками и какими-то самодельными приборами, безопасники осматривали место жертвоприношения, или что там на самом деле было, собирая кости и разбросанные вещи жертвы в бумажные пакеты. Милославский описывал сложные траектории между сарайчиком, в котором раньше был генератор, и развалиной, где убили человека, и на меня никакого внимания больше не обращал. Возле меня постоянно топтались его охранники, раздражая своим присутствием, и один из них даже увязался за мной в кусты, куда я направился с простительным желанием отлить, где и нарвался на грубый вопрос: «Тебе че здесь надо, извращенец?» Он выматерился тихо, но нарываться не стал и ушел к машине.
Потом обо мне все же вспомнили, и Павлов попросил спуститься в подвал. Там меня спросили, кто именно – я даже не понял:
– Здесь все как было?
– Да ни хрена, – ответил я. – Тут раньше куча вещей лежала, а теперь ее нет. И костей нет. И проволоки.
– Это мы сделали, – сказал Павлов. – А в остальном?
– А что тут остального? – удивился я вопросу. – Стены должны были сдвинуться, или что?
– Он ощущения имеет ввиду, – сказал сверху Милославский, заглянувший в люк. – Прислушайся, мы же тебя специально для этого позвали.
– Тогда…, – задумался я. – Тогда выбирайтесь все отсюда, мне сосредоточиться надо.
Возражать никто не стал, сочли справедливым, и безопасники один за другим выбрались наверх, оставив меня в жутковато погребе одного. Закрыл глаза, вздохнул, покрутился на месте… Холод какой-то чувствую. Внутри себя. Где-то под сердцем прямо. Странно. Нет, я действительно как-то этот подвал ощущаю, просто не могу объяснить. А вообще тут стоять бесполезно, надо не так…
Когда выбрался наружу, наткнулся на вопросительные взгляды.
– Щас, – сказал. – Не ходите за мной, я сейчас вернусь.
Никто не пошел, даже телохранители Милославского. Я прошел сначала к сарайчику, закрыл глаза, покрутился… Вообще мне даже смотреть не надо, где подвал, я его чувствую. Прошел подальше, к самой просеке – ощущение этого тянущего и назойливого холода ослабло, но все же сохранилось. Обошел поляну по кругу, повторил все маневры – результат один и тот же, чувствую я этот подвал. О чем Милославскому и сообщил.
– Вот как, – задумчиво сказал он. – Пожалуй, что я все же оказался прав, ты провалился в искусственный тоннель. И продолжаешь его чувствовать, ваша связь каким-то образом сохранилась. Обратно отсюда пробовал, скажи честно?
– Сразу же, – ответил я. – Как только понял, что куда-то занесло, сразу же в сарай залез и закрылся. Но ничего не вышло.
– Это я вижу, что не вышло. Ну что, товарищи геройские чекисты, – обратился он к безопасникам. – У нас по научной линии все, можем сворачиваться.
– Мы тоже закончили, – сказал Павлов. – Можем сворачиваться.
На обратном пути Милославский перебрался в кунг грузовика к своим людям, а я, чтобы не проводить время в обществе его надутых телохранителей, перебрался к Павлову в «виллис», тем более что дождь вроде как прекратился, хотя небо оставалось по-прежнему низким и серым.
По дороге не удержался, спросил:
– Хоть выяснили, кто этот… или эта Скляр, а?
Видать, никакой особой тайны из этого не делалось, потому что Павлов спокойно ответил:
– Из недавних переселенцев женщина. Проблемная дама, редкая скандалистка, похоже, что после провала с рельсов соскочила, вразнос пошла, в Углегорске чуть в штрафбригаду не попала, затем перебралась в Сальцево. Это последнее, что о ней знаем. Затем она как-то ухитрилась оказаться в этом подвале.
На этом он повествование о покойной завершил, и я понял, что мне выдали ровно столько, сколько можно. Поэтому и уточнять не стал.
Колонна прошла по Советской прямо возле Горсвета, где меня и высадили, даже не попрощавшись, но пообещав еще вызвать. Я тоже прощаться не стал, а сразу направился в подъезд, вроде как вернулся к служебным обязанностям.
– Куда таскали? – спросил Федька, едва я появился в караулке.
– Да туда, к подвалу, – мазнул я рукой куда-то в неопределенную даль.
– А на хрена?
– Дат так, лазили чего-то, замеряли, – ответил я расплывчато.
– Понятно, в сыщиков играли, – усмехнулся он. – Так толку с них особого нет, но хоть изображают.
– А почему нет? – немного удивился я.
– А кто они такие? Такие же попаданцы, как и мы. Кто раньше в конторе сидел, бумажки перекладывал, кто еще чем занимался. Откуда им умений набираться? А тут организовали… энкавэде, блин, тащат туда дружков своих, власти набрали, а пользы с них…
– А УпрО что такое? – поинтересовался я.
– «Упроды»? – засмеялся он. – Да холуи, это вроде как кагэбэшная «девятка», которая Политбюро охраняла, только уровень наш, деревенский. Их еще «УпрОщенными» называют здесь. Но понтов у них – мамадарагая. А вообще сытно живут, псы, с хозяйского стола кормятся.