На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
Я чуть не рассмеялся.
— Она достаточно сильна для этого, — ответил я как можно серьезнее.
— Тогда я могла бы сесть у вас за спиной. Я крепко прижмусь к вам, если вас это не смутит. Шляпку вы привяжете к седлу. На седле и на крупе лошади мы расстелем мой платок. Если вы согласитесь, то можете рассчитывать на мою величайшую благодарность.
— Я с большим удовольствием готов это сделать.
— Вас знают в Сан-Хосе, сеньор?
— Я никогда не был там. В этой стране я лишь со вчерашнего дня.
— И вы уже определили, где остановитесь?
— Конечно, на почтовой станции.
—
— Это невозможно, сеньора, ведь тогда мне бы понадобился костюм, которого у меня нет. Стало быть, придется мне отказаться от посещения рая, который вы так любезно мне предложили.
Лицо ее лучилось от удовольствия.
— Рай! — сказала она. — Ваши слова свидетельствуют, что вы поэт! Но врата рая не останутся для вас закрытыми. Вы можете появиться и в этом костюме. Я прощаю вас, вы вправе рассчитывать на самый любезный прием. Итак, мы едем?
— Конечно.
— А вы принимаете мое приглашение?
— Если я могу положиться на вашу снисходительность, то да.
— Вам ни к чему просить меня о снисходительности. Вы встретите у меня самых уважаемых людей и увидите первых красавиц города. Теперь я вдвойне радуюсь нынешней вечеринке. Мой сын тоже получил приглашение и прибудет из Мерседеса, где в настоящее время расквартирован его эскадрон. Он — капитан и служит под командованием Латорре, о котором вы, вероятно, уже слышали, хотя и прибыли сюда совсем недавно.
— Разумеется, слышал. Возможно, я смогу сообщить вашему сыну нечто очень важное. Вы когда-нибудь видели Латорре?
— Нет еще.
— Я так и думал! Господина капитана ожидает небольшой сюрприз. Но о нем позже. Вы позволите мне стать вашим лекарем? Ваше лицо, к несчастью, поранено осколками оконного стекла.
Я отвел даму к воде, чтобы носовым платком вытереть кровь с ее лица, а затем узкими полосками пластыря заклеил царапины на коже. Разумеется, это не украсило ее, но иначе поступить было нельзя.
Впрочем, судя по внешности, сеньора вовсе не принадлежала к числу ксантипп [81] , то бишь сварливых женщин. Правда, она была худощавой и долговязой и только что пребывала в гневе. Однако теперь успокоилась и производила впечатление энергичной, но добродушной женщины. Прежде она, несомненно, была красавицей, а ее поведение доказывало, что она — хозяйка дома, который, по здешним понятиям, можно назвать утонченным.
Когда мы вернулись к дилижансу, я увидел, что одну из двух упавших лошадей уже отпрягли. Подняться она не могла. Ее оттащили за ногу в сторону и оставили лежать там. Лошадь фыркала и стонала, очевидно, ее мучили сильные боли. Тащили ее, обвязав ей ногу лассо; подходить ближе не решились, опасаясь ударов копытами.
81
Ксантиппа— жена античного афинского философа Сократа; согласно эллинской традиции, считалась необыкновенно сварливой женщиной; ее имя стало нарицательным для обозначения
— Что с ней? — спросил я.
— Ногу себе сломала, — ответил майораль. — Никуда теперь не годится.
— Какая нога сломана?
— Задняя левая.
— Значит, та самая, за которую вы тащили ее! Вы не подумали, что без всякой нужды причиняете ей мучительную боль?
— Тьфу! Подумаешь! Какая-то лошадь! — грубо ответил он.
— Так! Что же теперь будет с ней?
— Оставим ее здесь, пусть подыхает.
— И пусть ее заживо гложут стервятники? Ведь лошадь вполне здорова, не считая сломанной ноги. Она может лежать здесь не один день, прежде чем умрет и с костей ее сдерут мясо.
— Это нас не касается! И касалось меня одного, не вас!
— Вы ошибаетесь! Животные — тоже творения Божьи. Не для того они созданы, чтобы всю жизнь претерпевать одни только тяготы бытия, а напоследок заживо терзаться смертными муками. Я требую от вас, чтобы вы убили ее!
— Мне мой порох слишком дорого обходится!
У него не было с собой ружья, один только старый пистолет торчал из-за пояса. Он отвернулся, словно дело уже не касалось его и он считал его конченым. Я же приставил к голове лошади дуло винтовки и выстрелом сразил животное наповал. Едва это случилось, как пеоны собрались и стали тихо переговариваться. Через несколько минут ко мне подошел майораль и, сделав очень строгую мину, сказал:
— Сеньор, ее хозяин позволил вам убить ее?
— Нет!
— Тогда вы мне заплатите за нее. Лошадь стоит сто бумажных талеров, и я намерен немедленно потребовать их.
— Ах так! Вот к чему дело клонится! Она стала не нужна вам, и вы обрекли ее на медленную мучительную смерть, которую я приблизил из гуманных соображений. Вы ничего не получите.
— А я настаиваю на своем требовании!
— Настаивайте сколько угодно! А я настаиваю на своем отказе.
Я собрался уйти, но он встал на моем пути, а трое пеонов подошли, чтобы поддержать его. Позы их были крайне враждебными. Заметив это, Монтесо вместе с остальными йербатеро пришел мне на помощь.
— Я не отпущу вас, пока вы не заплатите! — заявил майораль.
— Ого! — промолвил Монтесо. — Этот сеньор прав. Все мы слышали, что вы хотели бросить лошадь, чтобы она околела!
— Пожалуйста! — сказал я ему. — Не втягивайтесь ради меня в неприятности! С этими четырьмя сеньорами я один справлюсь.
— А мы с вами куда быстрее справимся! — выкрикнул майораль. — Так вы заплатите или нет?
С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою ладонь мне на руку.
— Руки прочь! — сказал я ему.
— Придется потерпеть! Деньги сюда, или мы сами их заберем!
Он еще крепче стиснул мою руку и попытался встряхнуть меня. Я вырвался, а в следующую секунду зашел ему за спину, левой рукой схватил его за воротник, а правой — за штаны, поднял его и так швырнул о лежавший дилижанс, что старая колымага затрещала, как обветшалый ящик. Пеоны попытались схватить меня, но я зашвырнул ближайшего из них вслед за майоралем, другому въехал кулаком в подбородок, так что бедняга опрокинулся, третий же сам подался назад.