На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
Но и сам дилижанс лежал на земле. Майораль и двое пассажиров очутились сбоку от него. Лошадь форейтора пала, одна из двух бежавших за ней лошадей — тоже. Большинство лассо лопнули. (Упряжь в этих краях очень ненадежная. Она состоит всего из одного ремня, пропущенного под животом лошади. К ремню крепится лассо, другим концом оно привязывается к экипажу. Так лошади и тянут экипаж. Если одно из животных падает, то, чтобы избавиться от него, снимают ремень и лассо.)
Мы остановились возле несчастной колымаги. Здесь творилось черт знает что. Лошади и пеоны катались по земле, последние громко причитали или выкрикивали
— Моя шляпка, моя шляпка! — безостановочно вопила женщина.
— К черту вас с вашей шляпкой! — прорычал ей в ответ мужской голос. — Не топочите по моему лицу!
— Я ранен! Мне надо выйти вон! — кричал другой.
Я спрыгнул с лошади и, приложив силу, распахнул дверцу, которую от удара заклинило, осколки разбитого стекла обрушились внутрь.
Сперва показался мужчина, у которого, по-видимому, была повреждена рука. Я помог ему. Потом вылетел маленький, тщедушный человечек, вслед за ним появился третий пассажир, оказавшийся настолько тучным, что вытащить его на свет божий я смог лишь с помощью Монтесо.
— Боже мой, моя шляпка, моя шляпка! — Этот крик все еще доносился изнутри экипажа. — Не наступите, не наступите, сеньор! Вы пораните меня и повредите мою прекрасную шляпку!
— Что мне за дело до вашей шляпки! Выпустите меня!
Пассажир, выпаливший эти гневные фразы, медленно выполз. Затем появились две женские ручки и наконец головка стонущей дамы. Из дверного проема высилась ее тощая долговязая фигура.
— Моя шляпка, моя шляпка! — все еще причитала она, словно речь шла об утрате любимого члена семьи. Голос ее поневоле раздирал душу. Лицо дамы кровоточило, от полученных ударов, пинков и ранений пострадала также ее одежда.
— Сперва выберитесь оттуда, сеньора! — промолвил я. — Ваша шляпка наверняка тоже будет спасена.
— О, сеньор, она совсем новая, это последняя парижская модель. Я только вчера купила ее в Монтевидео.
— Пожалуйста, забудьте на время о шляпке, вначале вам надо спастись самой. Я вам помогу, если позволите.
Я запрыгнул на старый рыдван, схватил ее за талию, поднял и опустил на землю. Дама оказалась весьма высокой, даже выше меня. Едва она коснулась земли, как немедленно, наклонившись над дверным проемом, снова погрузилась в недра кареты. Наконец она извлекла оттуда некий бесформенный предмет, который на мгновение задержала перед собой, чтобы рассмотреть, а затем с ужасом выпустила из рук.
— О, какое горе, какая беда! — воскликнула она и всплеснула руками. — Шляпная картонка полностью раздавлена; как же теперь выглядит шляпка!
Ее охватило страшное волнение. Тревога за бесценный головной убор заставляла ее позабыть о собственной участи. Но не только эти ее стенания доносились ко мне. Всяк имеющий уста да возопил. Одни, проклиная судьбу, осматривали свои члены, другие что было мочи осыпали ругательствами майораля и пеонов; последние же опять затеяли перебранку между собой, поскольку каждый сваливал вину за несчастье на другого. Пассажиры грозились подать жалобы и иски и потребовать возмещение ущерба и оплаты лечения. Впрочем, слуги, правившие экипажем и лошадьми, отвергали упреки, утверждая, что сами же пассажиры своими пустыми беспричинными криками
Пока что еще никому не пришло в голову подумать о главном предмете беспокойства, то есть о дилижансе. Я осмотрел его и обнаружил, что оба колеса с правой стороны повозки, на которых она как раз и лежала, были сломаны, причем одно разлетелось на куски.
Когда я сообщил об этом, утихший было шум поднялся с новой силой, но на это майораль заявил, что нечего пока и думать о продолжении путешествия. Он хотел попробовать связать обломки колеса с помощью лассо. Если бы это ему и удалось, то заняло бы много времени. Оставшийся же путь пришлось бы проделать шагом.
Когда дама, все еще стоявшая над распростертым у ее ног шляпным футляром, поняла смысл сказанного, то воскликнула:
— Ах, какая беда! Какая жалость! Ждать долгие часы! А потом плестись шагом! Не могу я на это согласиться!
Она подошла к майоралю, приняла очень воинственную позу и закричала на покрасневшего от смущения человека:
— Сеньор, на каком основании вы утверждаете, что нам не удастся сейчас же отправиться в путь?
— К сожалению, ничего уже не сделаешь. Нам надо попытаться потихоньку добраться до Санта-Лусии. Может быть, там мы найдем повозку.
— Может быть! Сеньор, на ваше «может быть» я не могу полагаться! Я вам строжайше приказываю непременно найти повозку и тотчас пуститься в путь!
— Это невозможно. Неужели вы сами не видите это?
— Ничего я не вижу! Нет ничего невозможного! Вам известно, кто я такая, сеньор?
— Я льщу себя надеждой, что имел удовольствие видеть вас, но точно ответить на ваш вопрос я не могу.
— Я сестра алькальда [80] Сан-Хосе, зовут меня сеньора Риксио, и я — супруга торговца и коммерсанта, носящего то же имя. Вы все поняли?
80
Алькальд (исп.) — городской голова, мэр.
Он молча утвердительно склонил голову.
— И мне, — продолжила она, — непременно надо как можно быстрее попасть домой. Сегодня у меня званый вечер, собирается грандиозная вечеринка, тертулья, куда приглашены самые знатные люди города. Я не могу отказаться от своих обязанностей и заставить гостей ждать. Я королева общества Сан-Хосе и не могу скомпрометировать себя отсутствием на тертулье, на которую сама же и раздавала приглашения. Вы обязаны принять во внимание мое положение и мигом отправиться в путь!
«Королева общества Сан-Хосе» произнесла это таким тоном, который в других обстоятельствах был бы уместен скорее для того, чтобы пресечь любую попытку возражения. Другие пассажиры, из которых никто, по счастью, серьезно не пострадал, тихо обступили их. Все понимали, что самое лучшее для них молчать, поскольку эта энергичная дама взялась за дело со всем своим пылом. Но майораль, покачав головой, показал на повозку и остался при своем мнении:
— В самом деле, совершенно невозможно исполнить ваше желание. Вы так же, как и все мы, должны покориться неизбежному!