На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
— Вы говорите «к нам»? — спросил его владелец эстансии. — Вы выражаетесь так, словно решили к нам присоединиться?
— Да, конечно.
— Постойте! Но человеку вашего звания…
— Разве мое звание мешает мне ездить верхом?
— Нет, конечно, нет. Но, может быть, нам придется сражаться!
— Ничего, повоюем!
Владелец эстансии отступил назад и изумленно заглянул собеседнику прямо в глаза:
— Повоюем? Вы тоже? — спросил он.
— Кто же мне запрещает? Разве член ордена, не являющийся духовным лицом, не вправе оборонять свою жизнь от посягательств
— Не знаю, как и ответить на эти вопросы, сеньор. Именно так, как вы, выразился бы и знаменитый Брат-Ягуар.
— Вам он знаком?
— Я не видел его пока, но много слышал о нем. Собственно говоря, он — один из тукуманских монахов, но все время проводит в разъездах. Он отправляется то к индейцам в сельву, то в пампу, то в Анды. Он не боится ничего, ходит на ягуара с ножом. Его страшатся, хотя он никогда не проливает кровь, готов помочь любому, кого обижают, невероятно силен. Разве вы не слышали ничего о нем?
Брат Иларио, улыбнувшись, ответил:
— Слышал, но только от людей, его пока не видевших. Те, кто его знает, не имеют обыкновения говорить мне о нем.
— Сеньор, а если я предположу, что вы и есть тот самый Брат-Ягуар?
— Разумеется, именно так меня и зовут.
— Тогда я уверен, что вы присоединитесь к нам.
— Делаю я это не из любви к приключениям и схваткам, сеньор. Ваш брат вместе с этим сеньором и своими йербатеро собирается поехать в Гран-Чако. Мне тоже надо там побывать… и потому я попросил разрешения присоединиться к ним. Мне позволили, и теперь я считаю себя спутником и товарищем вашего брата. Значит, я обязан ему помогать. Я не буду убивать никого из наших противников, ведь я не смею осквернять свои руки ничьей кровью, даже кровью злейшего врага, зато я хорошо знаю пограничную реку и надеюсь немало вам помочь.
— Я вам очень признателен. Впрочем, быть может, мой брат вовсе не у этих людей, а попал, возвращаясь, в какую-то иную беду. Он мог просто свалиться с лошади и теперь лежит где-нибудь на ранчо.
Едва он это произнес, как один из пеонов доложил ему, что во дворе находится всадник, который намерен поговорить с сеньором.
— Кто же это? — спросил Монтесо.
— Один из кавалеристов, прибывших вчера вместе с лейтенантом, чтобы купить лошадей.
— Введите его сюда!
Мы удивленно переглянулись. Майор Кадера прислал нам гонца!
— Мы наконец узнаем, что же случилось! — сказал хозяин эстансии.
— Я был бы премного вам благодарен, если бы вы позволили мне вести переговоры, — предложил я.
— Почему? Вы думаете, что я не гожусь на это?
— Вовсе нет! Ведь вы знаете здешнюю жизнь лучше меня, но вы — брат того самого человека, о ком пойдет речь, и потому я думаю, что посторонний более объективно отнесется к случившемуся.
— Вы правы. Поговорите с ним!
Тем временем посланец вошел. Он был одним из тех двоих, чей разговор я подслушал вчера утром. Увидев меня и Брата-Ягуара, он несколько побледнел.
— Чего вы хотите? — спросил я его.
— От вас ничего, — заносчиво ответил он. —
— Он поручил мне принять вас.
— Тогда передайте ему это письмо!
Он вытащил из кармана конверт и протянул его мне. На конверте чернилами было написано имя хозяина эстансии. Я передал послание адресату. Тот, увидев надпись, промолвил:
— От моего брата. Узнаю его почерк.
Он вскрыл конверт, прочел содержимое и побледнел. Достав из кармана карандаш, он написал короткое замечание и передал письмо мне и Брату-Ягуару. Оно гласило:
«Мой брат! Я опять попал в руки тех, от кого мы ускользнули. В дороге мы, к несчастью, наткнулись на Хосе, который покинул Санта-Фе раньше, чем мы думали. Его тоже схватили. Немедленно вручи подателю сего письма 10 000 боливиано [103] , которым я смогу найти отличное применение, если получу их вовремя. Если вы опоздаете, то ввергнете и себя, и нас в большую беду. Доверьтесь посыльному и не расспрашивайте его ни о чем. Не препятствуйте ему, этим вы крайне ухудшите наше положение. Ему строго-настрого заказано обмолвиться с вами хотя бы единым словечком. Твой брат Маурисио».
103
Боливиано— серебряная монета, денежная единица Боливии в 1864–1963 гг. — до и после этого срока денежная единица называлась боливийским песо.
Под этими строками хозяин эстансии приписал следующее:
«Дамы не должны ничего знать о том, что схвачен Хосе. Они придут в ужас».
Все было правильно. Я сунул письмо в карман.
— Вам известно содержание этого письма? — обратился я непосредственно к посыльному.
— Да.
— Что говорится в нем?
— Чтобы вы выплатили мне десять тысяч боливиано.
— Вы один здесь?
— Да.
Он отвечал быстро, не раздумывая. Тем не менее я понял, что он солгал.
— Вы говорите неправду! С вами здесь еще кто-то!
— Вы ошибаетесь, сеньор!
— Не ошибаюсь. Это видно по вашему лицу, то же подсказывает мне здравый смысл. Вас не могли послать сюда одного. Никто не знал, как вас примут. Поэтому с вами послали еще одного человека, который в случае, если с вами что-то произойдет, тотчас сообщит обо всем майору.
— Это не так! — настаивал он.
— Посмотрим! Я не верю вам. Вы знаете, что сеньор Монтесо намерен сделать с деньгами?
— Нет.
— Еще одна ложь. Вы знаете, что они послужат выкупом. Впрочем, готов признать, что вы — чрезвычайно смелый человек, раз пробрались на эстансию Дель-Йербатеро. Разве вы не знаете, что вас здесь ждет?
— Да, дружеский прием.
— А если на этот раз ошибаетесь именно вы?
— Тогда йербатеро придется горько пожалеть. Если я не вернусь к определенному сроку и не привезу с собой денег, вы вряд ли его когда-нибудь еще увидите. Он отправится в одно очень отдаленное место, откуда никто обычно не возвращается.