На Рио-де-Ла-Плате

Май Карл Фридрих

— Нет. Было слишком поздно. Жертва находилась при последнем издыхании, и нас разделяла крутая скала.

— А вы не могли криком прогнать преступника?

— Я не то что орал, я буквально рычал от ужаса. Но он лишь поглядел в мою сторону, увидел, что я не смогу подойти, и расхохотался, а потом задушил свою жертву. Невыносимо было на это смотреть.

— Разве у вас не было ружья?

— Было, но кончился порох. Я сбежал с горы, я хотел последовать за убийцей и донести на него. Но он догадался об этом и пошел мне навстречу. Я был неосторожен. Едва я обогнул скалу, как он подошел, швырнул меня наземь и приставил к груди пистолет.

—

Вы защищались?

— Да, но я был слишком слаб. Я заблудился, я блуждал среди пуны [99] ; у меня не было патронов, последний я истратил, пытаясь подстрелить викунью [100] . Несколько дней я голодал, я карабкался по горам из последних сил. Я так устал, что и ребенок справился бы со мной. Этот человек наверняка бы убил меня, но оказалось, что мы… знакомы — в былые времена даже путешествовали вместе.

— Вы не сразу его узнали?

99

Пуна— высокогорные пустыни и степи в Центральных Андах с резко континентальным климатом, с низкорослой травянистой и кустарниковой растительностью.

100

Викунья— животное из рода лам семейства верблюдовых, самое мелкое среди четырех видов безгорбых южноамериканских «верблюдов», обитающих высоко в горах, близ границы вечных снегов.

— Нет. Черты лица его изменились, и расстояние между нами было велико. Лишь когда он навалился на меня, мы признали друг друга. Он побоялся убить товарища; к тому же он многим был мне обязан, поэтому он оставил мне жизнь, но потребовал, чтобы я поклялся, что не стану его выдавать. Я был слаб, и не только телом, потому я принес клятву, терзающую меня по сей миг.

Он обессиленно замер. Говорил он очень медленно, часто останавливался, ему нужна была передышка. Услышанное поразило меня. Еще во время рассказа я начал думать о том самом сендадоре, о котором мне сообщил йербатеро. Этот сендадор вместе с неким падре совершал переход через Анды и, когда падре умер в пути, стал обладателем неких важных документов. Неужели он — убийца? Помнится, еще в разговоре с Монтесо я высказал эти свои подозрения.

— Могу ли я узнать имя этого человека? — спросил я.

Больной покачал головой.

— Тогда хотя бы место и время, когда совершилось злодеяние?

Он снова ответил отказом.

— Вы узнали, почему тот человек убил падре? Не было ли у священника при себе каких-то бумаг, в которых речь шла о сокровищах времен инков, о том, где они спрятаны?

Он протянул ко мне руки.

— Бога ради, тихо! — сказал он. — Вы знаете об этом, знаете об этом?! Откуда, откуда?

— Это всего лишь мое предположение. Падре направлялся в Тукуман, в монастырь доминиканцев?

— Вы и об этом знаете! — тихо прошептал больной.

— А убийца — знаменитый проводник?

— Вам и это… и это известно! Но, сударь, я же еще ничего вам не сказал, совсем ничего, ни слова!

— Да. Я и до встречи с вами знал все это.

Я был заинтригован и взял инициативу в разговоре на себя.

— Дорогой друг, на вашем месте я бы давно уже сбросил с души это бремя! Вам нужно довериться священнику. Иначе тяжкий грех укрывательства ляжет на вас. Поскольку здесь нет священника, сознайтесь хотя бы брату Иларио. Он даст вам верный совет.

— Но я еще не решил, можно ли мне сознаться!

— Можно. Ведь случившееся — вовсе не тайна. Вы слышали, что мне известно почти то же, что и вам. Брат Иларио — очень достойный человек и умеет хранить тайны.

После долгой паузы он произнес:

— Думаю, что вы правы. Но вы еще не все знаете. Сенда… тот убийца, сообщил мне еще кое-что.

— Это ничего не меняет. На вашем месте я бы доверился брату Иларио.

Теребя тонкими пальцами одеяло, он склонил голову набок и сказал:

— Я хочу подумать.

— Вы правы, дорогой друг! Но не забывайте, что в жизни каждого человека наступает такой момент, когда уже не остается времени на раздумья!

— Да, смерть близко! — вздохнул он. — Сударь, а вы боитесь смерти?

— Нет.

— Я имею в виду не вашу храбрость, не превратности этой жизни, а то, что случается после смерти.

— Я понимаю вас. Для раскаявшегося человека ангел смерти становится благим Господним посланцем, возвращающим заблудшее дитя к отцу. Но упорствующего он встречает в обличье привратника, провожая его на Вечный суд. Всякий, кто в этой жизни в меру сил своих исполнял свой долг, всякий, кто раскаялся и с верой уповает на милость Господню, со спокойным сердцем может смежить свои очи, ибо Бог есть любовь!

Он закрыл глаза, словно следуя моим последним словам, и долгое время лежал спокойно; лишь пальцы его конвульсивно теребили одеяло да постоянно вздымалась грудь. Прошло, пожалуй, с четверть часа, прежде чем он открыл глаза и сказал:

— Вы правы, вы правы! Я спрошу брата Иларио. Пришлите его ко мне, пожалуйста!

Брат Иларио отправился к умирающему. Он вернулся примерно через час; все это время мы молча сидели в комнате. Лицо монаха было серьезно; но его добрые глаза светились теплотой. Он подал мне руку и произнес:

— Он требует священника. Пошлите тотчас в Монтевидео за священником, чтобы он успел застать его живым. Сомнение и страх уже покинули больного.

После того как один из гаучо отбыл в Монтевидео, брат Иларио добавил:

— Больной спрашивал меня, когда вы собираетесь уехать; он просит вас остаться сегодня.

— Но нам надо вернуться на эстансию Дель-Йербатеро! — возразил Монтесо.

— Нет, останьтесь! — принялся умолять хозяин ранчо.

К просьбе присоединились его жена и Брат-Ягуар. Я бы с удовольствием остался. Но Монтесо продолжал упорствовать. На эстансии все, конечно, сказал он, очень встревожены нашим исчезновением, поэтому ему хотелось успокоить своих близких. Я пытался удержать его, но напрасно. Он хотел немедленно отправиться в путь, обещая заехать еще раз, ведь, продолжив наше путешествие, мы не минуем ранчо.

— Но это опасно, сеньор, — предостерег я его. — От этих так называемых кавалеристов можно ждать чего угодно.

— Ну и что! Они сейчас далеко отсюда.

— Я бы не стал за это ручаться. Пусть хотя бы несколько гаучо будут сопровождать вас, пока вы не убедитесь, что нигде не устроена засада.

— Это было бы лишним. Ладно, солнце уже заходит. Надо поторапливаться, я не могу ждать, пока гаучо соберутся в дорогу.

Но я не уступал, пока он не разрешил владельцу ранчо позвать двух работников. Вскоре все они уже мчались рысью в сторону эстансии. Я же, по договору с ними, должен был отправиться туда следующим утром. Но уже через четверть часа гаучо вернулись.