На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
— О, нет. Вы вправе об этом узнать.
Я рассказал о пережитом за эти дни. Мои хозяева очень внимательно меня слушали. Когда я закончил свой рассказ, Иларио промолвил:
— Удивительно! Не каждому посчастливится за такое короткое время столько пережить приключений, сколько довелось вам, сеньор. Но вам действительно угрожает смертельная опасность.
— Хотел бы я знать, кто подослал ко мне этих молодчиков! Я подозреваю Риксио.
— Я тоже. Но главное — вызволить вас из этой переделки.
— Это нелегко сделать.
— Надеюсь,
— А я думаю, что они будут ждать меня где-нибудь недалеко от ранчо.
— Ну и сидите здесь, пока у них не лопнет терпение!
— Это было бы чудесно! — согласилась сеньора. — Вы бы нас очень обрадовали, хотя все мы сейчас и скорбим.
— Да, вижу. По умирающему? — спросил я.
Их лица помрачнели.
— Это мой дядя, — тихо сказала она. — Разве вы не слышите, как он страдает в соседней комнате?
До меня не раз уже доносились сдавленные вздохи и стоны, но я не придавал им значения.
— Он очень болен? — спросил я.
— Да, и телом и душой, — ответила она. — Тело его уже не исцелится; жить ему осталось, наверное, всего несколько дней, может быть, несколько часов. Другая его болезнь еще хуже, но самое ужасное, что он не хочет ее врачевать, не хочет заботиться о спасении души.
— Это очень печально. Может быть, все дело в том, что он неверующий?
— В общем-то нет. Но его как будто что-то тяготит: некая вина или некое бремя, которое он хотел бы сбросить с себя перед смертью, однако ему не хватает мужества для этого. Он долго странствовал на западе, в горах. Чем он там занимался, мы точно не знаем. Он говорит, что проводил раскопки, разыскивал останки допотопных зверей. При этом сколотил небольшое состояние и на эти средства купил для нас вот это ранчо. Почти весь год он скитается в Андах и лишь на несколько недель приезжает сюда отдохнуть. Когда он возвратился в последний раз, примерно пару месяцев назад, мы ужаснулись его виду. Дядя походил на покойника. С тех пор он больше не покидал своей комнаты и сейчас выглядит как настоящий мертвец. Он знает, конечно, что обречен.
— Надо постараться, чтобы он облегчил свою совесть! От этого зависит спасение его души!
— Вы правы, сеньор, — сказал Иларио, пожимая мне руку. Он замер, потому что снаружи, за воротами, поднялся воистину адский шум.
Владелец ранчо взялся за ружье, висевшее на стене, но Иларио молвил:
— Оставьте это, сеньор Бюргли! Оружие нам, пожалуй, не понадобится. Я думаю, что этих людей можно обуздать. Но вы можете пойти вместе с нами.
Мы вышли во двор, где уже не было моей кобылки. По другую сторону дома находилось пастбище для лошадей, также огороженное кактусами; туда и отвел гнедую пеон. Снаружи пробраться туда было нельзя, как и на площадку для выпаса быков. В дверь колотили уже изо всех сил, крик стоял до небес. Иларио снова открыл окошко; все стихло, и я опять услышал голос майора:
— Пошел ты к черту! Сколько нам еще ждать? Полчаса уже давно прошли!
— Ну и уезжайте, если у вас нет времени ждать!
— Мы не уедем без немца! Выдайте его!
— Нет.
— Божий человек, перестаньте вмешиваться в земные дела! Я направляюсь в свой гарнизон. Меня там ждут, и я прошу вас не задерживать нас. Учтите, мне не до шуток.
— Никто вас здесь не держит, сеньор. Уезжайте как можно скорее!
— Без немца мы не поедем!
— Вы не получите его. Он находится под моим особым покровительством!
— Мне наплевать на это покровительство, я не признаю его, — продолжал майор. — Даю вам еще пять минут. Если вы не отдадите немца добром, пеняйте на себя!
— Вы очень сильно рискуете, сеньор!
— Ого! Вы чересчур самоуверенны. Неужели вы думаете, что ваш сан нас остановит?
— Не шутите с этим! Только попробуйте! И вот вам повод для этого.
Он закрыл окошко и схватился за засовы. Обе тяжелые балки отлетели, словно карандаши. Брат-Ягуар был наделен воистину богатырской силой. Ворота были распахнуты настежь. Теперь мы увидели кавалеристов, а они — нас.
— Вот та собака сломала мою саблю! — крикнул майор. — Ату его!
Держа в каждой руке по пистолету, он подошел к монаху. Его люди нерешительно последовали за ним. Брат-Ягуар, гордо расправив плечи, стоял посреди ворот.
— Назад! — приказал он.
Люди с болас остановились, но майор — нет, он сделал шаг вперед.
— Назад, или!.. — повторил монах, сопроводив свои слова властным жестом. Теперь и офицер застыл на месте. Мне не видно было лицо Брата-Ягуара; должно быть, в нем было нечто, внушившее майору трепет. Он не отважился прошмыгнуть мимо монаха, однако крикнул:
— Ладно, без позволения хозяев не хочу вступать в чужой дом. Но, раз вы не хотите выдавать нам немца, нам придется поскорее довершить начатое. Приговор будет приведен в исполнение здесь… и немедленно.
Он поднял пистолет, чтобы прицелиться в меня.
— Стой! Опусти оружие! — раздался громовой голос монаха.
Майор вправду испугался. Он опустил руку, но тут же, устыдившись собственной робости, снова направил оружие на меня и произнес:
— Никто не может мне приказывать, тем более монах. Этот немец отправится в ад…
Он не успел довершить фразу, потому что в тот же миг лишился обоих пистолетов. Брат-Ягуар молниеносно вырвал их у него из рук и бросил во двор. Схватив майора за руки и крепко прижав их к бокам, поднял его и внес во двор словно куклу. Возле двери стояла скамья из утрамбованной земли. Водрузив на нее офицера, он прокричал:
— Останешься здесь! Иначе я поговорю с тобой по-другому!
Он повернулся к воротам, закрыл их и задвинул оба засова; никто из кавалеристов не отважился ему помешать. Майор застыл, как послушный ребенок. Я понял, в чем была сила монаха, — в его глазах. Их взгляд, блеск, излучаемый ими, были совершенно неописуемы. Этот загадочный человек снова подошел к скамье и сказал, скрестив на груди руки: