На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
23 января, воскресенье. Как обычно, галерная работа для «Труда»:
«Обоим сюжетам, заинтересовавшим меня на этой неделе, я дал названия: «Страничка истории» и «Явление монстра». Начнем с истории. Кто мог предположить, что нам всем, людям старшего поколения, придется почти в натуре и в яви увидеть знаменитый II съезд РСДРП, который мы тщательно изучали в институтах и кружках политграмоты! Все, конечно, поняли, что веду я здесь речь о недавнем думском скандале, связанном с выборами спикера и распределением постов. Какие здесь Шатров и Марк Захаров — прежние специалисты по ленинской тематике! Сегодня и драматургия повеселей, и режиссура покруче. Но в основе все то же. Разве не узнаются в сегодняшних картинках испытанные вожаки Мартов, и Плеханов, и Аксельрод и даже Вера Засулич, бодро на думских заседаниях жующая «Дирол без сахара»! Есть даже Бунд, уход которого со съезда в тот раз и дал возможность «твердым искровцам» перетащить
Второй полюбившийся мне сюжет — это явление Бориса Абрамовича Березовского на телеэкране в программе Сергея Доренко. Признаюсь в том, не прерывая признательности нашему мэру, что смотрю этот канал. Так вот, этот монстр, прославленный в деле «Аэрофлота» и во многих таких же громких делах, вдруг рассуждает и по вопросу Чечни, и по вопросам устройства нашей экономической жизни, также и по существу парламентского конфликта удивительно здраво и точно. Он даже проявил редкую для публичных политиков принципиальность, признавшись: душой он с «капризниками», а вот в натуре, так сказать, голосовал за Селезнева. Но если так, подумалось мне, вот бы в порядке большевистской нагрузки послать Бориса Абрамовича как переговорщика к меньшевикам. Меня не испугало бы, если бы даже вдруг появился новый Троцкий. Ведь по существу, как сейчас доказано, Троцкий мало чем отличался от Ленина, главного героя большевиков. По крайней мере, кроме речей и рассуждений, человек номер два в революции был полководцем, одним из создателей Красной армии и реанимировал разрушенный железнодорожный транспорт. Представляю в этой роли наших говорунов и говорунью!»
Был Юрий Михайлович, как всегда неунывающий. Это не Лужков, а мой друг. Он, лицо, мне обратное в политике, тоже возмущается действиями героев-отказников в Госдуме. Это уже что-то новенькое, это Ю.М. уже по своим, которых он раньше в ссорах со мной не давал в обиду. А вот и рассказ Алеши, восемнадцатилетнего мальчишки, которого Ю.М. предлагает мне в институтскую охрану. Это какой-то его знакомый. Он работает после ПТУ токарем в Измайлово на военном заводе. Зарплата — 1000 рублей, 500 из них отдает матери. Встает в 4 часа 50 минут, если нет сверхурочных (они до 8 вечера), то он возвращается домой в 6 вечера, ест, смотрит телевизор, спускается во двор, играет во дворе многоэтажки со своими сверстниками в салочки. При сверхурочных зарплата достигает 2000 рублей В 9 вечера ложится спать. Ничего не читает. Как правило, на заводе ничего целый день не ест. Если есть деньги, идет в столовую: суп —5 рублей, гречневая каша с котлеткой — 3рубля 60 копеек, картошка, размазанная по тарелке, и сосиска — 4 рубля. Эти цены он знает наизусть. Через год он уходит в армию. Это не жизнь, она лишена каких бы то ни было перспектив, это рабство. Я понимаю датского или шведского рабочего, который также целый день вкалывает, но у него хотя бы есть деньги раз в неделю напиться и съездить в отпуск.
24 января, понедельник. Кстати, о Дании. Сегодня последний день на работе, завтра, по традиции вместе с Людмилой Артемовной и ребятами улетаю в Данию. На этот раз прихватили еще Сашу Великодного — за верную службу в международном отделе. Весь день распихивал последние дела. Из самого неприятного это разговор с неким К-м (имя-отчество я не запомнил), представившимся мне как председатель комитета из Думы. Он просил, чтобы с нашей студенткой Юрченко в одной комнате в общежитии жила еще одна девочка, которая — смутно помнится, — у нас училась. Я ответил, что такая возможность реальна, но мне нужна хоть какая-нибудь бумажка, чтобы девочку зарегистрировать. Но, оказывается, эти думские господа ведут себя, как хозяева жизни. «А только ли студенты у вас в общежитии живут?». Информация у него через наших милочек собрана. «Не только, живут рабочие по просьбе управы, студенты других вузов, но все они до единого, зарегистрированы!» Вот, дескать, я, Кузнецов позвоню в управу, пусть вас проверят. Какая-то жуткая бюрократическая гадость.
В час дня уже был на студии документального фильма — Саша Шаталов снимает своего «Графомана». Вошел в студию, а там Мария Васильевна Розанова. Говорили об Интернете. Был рад повидать Сашу. На этот раз сплел что-то любопытное. Саша это подтвердил. Саша попутно отметил, что с профессорами и научными работниками иметь дело очень трудно, у них слово плетется за слово и нет информативности. Особенность громких лекционных фраз и цитат.
Прочел статью, которую отдиктовал в пятницу, писал для Серенко. Десять лет «Сопричастности» Мне не очень нравится, но делал я ее с колес. Впрочем, там есть отдельные интересные мысли. За статьей приезжал Коля Тырин. Поговорили о театре, о его жене Наташе Кулинкиной. Театр. Дни постановки моих пьес в Москве ли, в Одессе, в Костроме — самые счастливые в моей жизни.
Только в самом конце дня дозвонился через Геннадия Гусева до «Современника». До этого, когда я говорил с С. Куняевым, тот отшучивался: какие дневники без ошибок. Оказывается, все набрано, идет в 3-м номере, когда я приеду, все будет уже не в воле моей и редакции. В седьмом часу вечера, когда редакцию запирали, взял верстку и поехал домой — 31 полоса.
Вечером позвонила из Матвеевского В.С. Там ее уведомили что ей надо заплатить за питание 1300 рублей. Вот тебе и грант, который Союз кинематографистов дал ей, известному критику и инвалиду первой группы. Вдобавок ко всему сделано это все было в самый последний день: оказалось мифом и продление ее пребывания в доме ветеранов кино до 31 января. Но теперь у нее все уже связано с диализом, с распланированным временем. Значит, набегает еще два дня, каждый из которых по 250 рублей. К счастью, у меня от премии еще оставалось 2500 рублей, я отдал их Феде, который должен вывезти ее в среду утром.
Был Олег Александрович Кривцун. Ему предстоит операция, и он ищет помощи института, чтобы ее оплатить. До чего дошла жизнь, профессор, крупнейший специалист в своей области, автор многих книг волнуется в приемной, а потом должен заискивать перед ректором, потому что не может найти и вынуть из своего скудного бюджета две с лишним тысячи, чтобы сделать хирургическую операцию по жизненно важным показателям!
До 11 ночи собирался, наверняка позабыв кучу предметов, а потом до 3-х читал верстку. Есть купюры, нарушается внутренняя логика. Но к правке «Современника» я привык. Вспоминаю еще правку Саши Сегеня моего «Гувернера». Жду дополнительных сокращений, кому-нибудь понадобится что-то вставить, но, может, я излишне строг. Вечером позвонил Сорокин и рассказал, как Л.Г. Баранова-Гонченко на секретариате протестовала против присуждения мне премии Тредиаковского, которая обычно дается ученым. В.Н. Ганичев в ее руках — вата. Но это и понятно: для того, чтобы протестовать и сопротивляться, надо иметь характер и художественный авторитет. Меня это все не удивило. Я увидел за всем этим, конечно, дружбу Ларисы Георгиевны с В.П. Смирновым, но по сути-то, мне их жалко, как не пишущих, а реализующихся лишь в устном жанре людей. С чувством некоторого удивления обнаружил, что премии, оказывается, распределяются на секретариате, но может быть, я и ошибся. Были ли на этом секретариате наш институтский доцент Саша Сегень и наш доцент Стасик Куняев?
25 января, вторник. В самолете «Аэрофлота» стали хуже кормить. Разглядывал с интересом, — встретились под табло — лица ребят, шестеро из института, две девочки с курсов Н.А. Бонк. Постепенно я со всеми освоюсь. У Миши и Даши роман, я-то полагаю, по его интенсивности, что они поженятся. На аэродром приезжал Гасин, он провожает Катю. Тот самый Гасин. который начинал, как платник, родители — обнищавшие учителя из Вологды, а потом я перевел его на дневное. Я у Кати тут же спрашиваю: а он чего здесь, он провожает? «Он мой жених». Я уж давно оставил ханжество моего поколения связанное с тем, кто и с кем живет в общежитии. Общее моральное и нравственное чувство ребят вывезет. Помню, этот самый Гасин подходил ко мне с каким-то обменом комнатами в общежитии, в результате чего получалось, что какие-то трое ребят хотят жить вместе, а он будет жить в одной комнате с какой-то своей девочкой. Намерения серьезные? Намерения серьезные. Живи. Вот, значит, с кем он собирается жить! В гостинице, уже в Дании, и Миша, и Даша оказались в одном номере. У меня при распределении никто не спросил, а я не заметил. Даша после операции аппендицита, и ей нельзя носить тяжести. Носит Миша.
Гостиница в самом центре Копенгагена, но в пяти минутах ходьбы целая улица наркоманов и других сладостей. Уже подъезжая, увидел букет секс-шопов с нагло торчащими из витрин членами. Пол предупредил: выходя из гостиницы всем идти только налево. Отель хороший и называется Хеброн. В отеле меня удивило новшество, недоступное нашим гостиницам. Внизу, в холле, а точнее, даже чуть ниже, в недосягаемости взгляда портье стоят несколько столиков и автомат, который без всяких денег выдает любое количество чая, кофе и какао. Вечером, когда мы обсуждали с Полом программу выпил две чашки своего любимого какао, сокрушался только, что нет молока.
Встретили нас на аэродроме Пол в своей желтой куртке и Марина в лисьем жакете. Марина очень меня интересует и как красивая женщина, и как некий общественный тип. Теперь она занимается телевидением, у нее два часа на центральном канале. Это новости культуры из России.
После размещения в гостинице мы с Мариной, ее матерью, милой и элегантной дамой моего возраста, и Людмилой Артемовной уехали в Луизиану. Ребята с Полом бродят по Копенгагену. Я вспоминал свою молодость, встречу писателей в Луизиане. Недовольство моим выступлением дамы из Би-Би-Си. Попцов, старательно выбиравший, за кого встать. Наташа Иванова, пока юлившая между нашими и вашими, но уже дававшая платное интервью кому-то из западников. Первая встреча с легендарным Синявским и его женой Розановой. Мария Васильевна тогда только искала свой непререкаемо-хамский стиль. Уже нет Раисы Копелевой. Уже нет Копелева, реббе русской общины в Кельне. Я прочел позже их книги. Помню молодого Васю Аксенова. Он бегал, а я бегал и купался в море. Помню свежесть молодости.