На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Очень понравились «Вопросы для зачета письменной работы IV курса», которые показала мне Чудакова. Каждому отвечающему она вручает контрольную работу, которую студент писал по этим вопросам на IV курсе. Работа перепечатана на машинке, и я сразу увидел здесь и собственную пользу: этот опрос или идеи студентов вставятся куда-нибудь в работу профессора.
«Прошу изложить письменно в любой форме и любом объеме ваши впечатления от нижеследующих произведений, возникших в рамке литературного процесса советского времени.
Какое-либо стихотворение Маяковского и его статья «Умер Александр Блок».
«Дума про Опанаса» (1926) Багрицкого (факультативно — если есть что сказать)
Рассказ Бабеля.
Стихотворение (одно или более) Павла Васильева.
Стихотворение (одно или более) Твардовского 1936 года.
«Охотничий рассказ».
Какой-либо рассказ Зощенко середины 1920-х годов и повесть «Перед заходом Солнца» (1943).
Цикл
Видите ли Вы — и если да, то в чем — воздействие печатного литературного процесса советского времени на роман «Мастер и Маргарита»? (Факультативно).
Интерпретация любого произведения советского времени как точки приложения — или пересечения — вектора социума и вектора литературной эволюции.
Декабрь 1996. Профессор М.Чудакова.»
21 апреля, вторник.
Ни один день не могу посвятить себе. Может быть, я скрываюсь за этой хозяйственно-руководящей работой? На экзаменах сегодня три «двойки» по словесности. Нарушу вузовские порядки и разрешу пересдать в конце сессии или с заочниками.
Вечером давал интервью Рен-ТВ. Теперь буду знать, что это брюзжащий канал. Приехала жуткая, с брезгливой миной девка и угрюмые операторы, распространяя везде дух недовольства. Говорили об «этической цензуре». Здесь я расхожусь с друзьями-коммунистами: я против смертной казни, против цензуры.
На семинаре разбирали пьесу Максима Курочкина. Он сделал большой прогресс, это хорошо. Его новая пьеса, при всей рациональности Максима, оказала на меня очень большое впечатление. Возникло что-то летящее, неожиданное, помимо логики. Из удач дня — согласие Саши Сегень на преподавание на заочном отделении.
С доски публикаций принесли мне статью Олеси Николаевой в «Независимой газете». Она теперь церковница, попадья, муж у нее настоятель в университетской церкви, где отпевали Гоголя. Теперь церковница Олеся выступает с позиции этой партии. Кстати, меня удивляет, как церковники охотно подбирают самых гибких, пластичных, всю жизнь прыгающих за сильными. Образец — В.Г. и многие другие, взял что ближе и понезатейливее. Образец забвения всякой этики. Мы ведь, кроме махания рукой в виде креста и поцелуев с неразборчивыми церковными иерархами, знаем, какое невиданное воровство не без его, полагаю, попустительства царит вокруг него.
Итак, статья «Пир духа» с запасниками». Музейная администрация не желает расставаться с сокровищами ризницы Троице-Сергиевой лавры». Вообще весь вопрос с культовыми произведениями искусств очень сложен. Не висит же Мадонна Рафаэля в соборе Святого Петра, хотя там находится Пьятта Микеланджело. Весь тон статьи «партийный» с подковырками. Будто не госпожа попадья и ее муж выучились на коммунистические деньги в Литературном институте, где разумно, в единственном институте страны, не преподавался атеизм. Будто не ее водили по музеям и коллекциям с этим самым «награбленным». Не ее ли отцу-инвалиду дали из казенного, распределенного и отрезанного писателям Сталиным, не им ли дали огромную дачу в Переделкино. Будто не ей лично, из тех же самых общих писательских средств, выделили и еще для ее семьи — дачонку. «Вполне закономерно, что с падением коммунистического режима началось медленное, частичное возвращение Церкви того, что было награблено у нее государством за семьдесят лет». Вот такой тон. Кстати, она мне сегодня встретилась во дворе и похристосовалась. Все-таки матушка. Ох, если бы она по-матерински занималась со студентами, внимательно читала бы их дипломы.
Вещи у меня не собраны. А через два дня я уезжаю в Багдад. Этот город до сих пор для меня лучший из городов мира. Не забыть бы купить Самиду каталоги.
22 апреля, среда.
С утра сидел на госэкзаменах по литературе. Отвечали ребята средне, хотя порадовал Эдик Поляков. Эти русские парни, если во что-то вгрызаются, то знают. Часто не умеют втереть очки экзаменатору, но суть знают, литературу чувствуют. Дотошно и принципиально работали Горшков и Лилеева. В результате у них оказалось три двойки. Вопрос надо было решать: или мы вслед за студентами признаемся в несерьезном отношении к экзамену, который только что ввели, или действительно надо поступать жестко. Двоим я перенес экзамены на конец экзаменационной сессии, а Бояриновой, у которой были недостаточные ответы по двум вопросам, на следующий год. Весь остальной день провел в хлопотах по институту, решал всевозможные хозяйственные, денежные и организационные дела. Традиционно отбивался от Светланы Викторовны с ее стремлением отчислить всех неуспевающих. В последний момент вычеркнул из приказа Сережу Гузева. Парень прогуливает, кажется, покуривает травку, но я его жалею. Потому что он пишет хорошие стихи. У него не менее двух несданных экзамена за прошлый семестр.
В самом конце дня позвонили из посольства Белоруссии о возможном визите президента Лукашенко к нам в институт 28 апреля. Я долго размышлял, уже даже решил отменить свою поездку, но потом не смог выдержать искушение Багдадом. Почему я все время кого-то жду, чего-то ломаю в своих планах. Как будет, так и будет, предоставим все на случай, пусть покрутится Лева.
24 апреля, пятница.
Из окна отеля Мансур, где нас на этот раз поселили, виден Тигр, мост через реку и на другом берегу опять какая-то башня отеля и снова невысокие домишки города. Видимо, волшебным образом сказывается на мне название города. Описывать не стану полет на самолете, многочасовое, всю ночь и еще часть дня, путешествие по пустыне. Все это на меня навевает какую-то умиротворенность и каждый раз одни и те же размышления. Я всегда думаю в этих местах об идеях христианства, о действующих лицах этой великой драмы, которую человечество знает наизусть, о том, что в этих местах, среди этого пейзажа, и в таких же скудных хижинах при свете очага зародились великие легенды. Интересно, что меня здесь даже не волнуют разгадки тайны, выберут или нет сегодня в Думе нового тридцатипятилетнего премьера. Наша богоизбранная страна хотела своего Израэли — в контексте моего дневника, — и она его наконец-то получит. Если стране от этого станет хорошо, то дай бог. Но как этот маленький, улыбчивый человек хочет власти. Как молчаливо старается и как все сносит. Как быстро и отчетливо перестраиваются все наши знаменитые политические деятели, чувствуя неизбежность. При нашей Конституции, подобно которой не было ни в одном монархическом государстве, все возможно. Даже при Романовых был синод, был сенат. Было государственное собрание, существовала Дума, а у нас все это носит характер декорации, и лишь один президент. Я хочу, я решил, я так намерен.
Перед отъездом из Москвы я передал папку с повестью В.С. для Анатолия Дьяченко в надежде, что тот отыщет что-либо для пьесы. Разговор об этой инсценировке возник у меня еще раньше. В автобусе меня пронзило, что может получиться прекрасная пьеса по мотивам двух книг: моей и рукописи В.С. Два основных действующих лица: ректор и его жена. Две трагических ситуации, пожар в конце пьесы, на который так упорно указывал Толя.
Автобус, рыча, проползал сотни километров, и тут на пустынном шоссе из Аманна в Багдад появлялся, как горящий факел в ночи, сверкая электрическими огнями, очередной стан, несколько магазинчиков, туалет, харчевня и на отшибе какие-то кочевые палатки, в которых живут люди. Утром вдалеке, почти на горизонте, стали появляться вкопанные в землю танки и какие-то военные строения. Все это не буду описывать, надеясь, что описал прежде, два года назад. Но какие роскошные, как стекло, дороги. По своей привычке во всем усматривать результаты человеческого труда я подумал, сколько усилий под солнцем, в ночном холоде пустыни были потрачены здесь, прежде чем появились эти плавные шоссе и изысканнейшие развязки.
Самым интересным были разговоры ночные и утренние с Владимиром Ивановичем. Первоклассный русский и мужской характер и ум. Я завидовал ему, что он все время выносит что-то, навеваемое дорогой, а я все это уже видел и пережил. Поговорили и об институте: надо брать молодняк и вытеснять интриганов и слабоумцев. Я все время думал о своем романе и о том, что напишу дальше. Не забыть бы о роли Энгельса в распространении идей Маркса и о его точке зрения на свое учение: я всего лишь экономист, базирующийся на учении Гегеля. Последний бой с народничеством. Надо прекратить что-либо читать. А читать только Ленина.
Сам воздух Багдада я бы назвал самым благоуханным из воздуха над городами мира. Никакого сравнения ни с Каиром, ни с Дели, ни с Кабулом — выбирал мусульманский Восток. Мне нравятся здесь люди, мужская толпа на вечерней улице, обрамленные платочками лица женщин, галереи на центральной улице и мощное течение загадочной реки через центр города. Из моей гостиницы видны перекидные через Евфрат мосты и силуэты-башни отелей. Здесь, видимо, время свадеб, раздаются звуки барабанов и какой-то свистящей дудочки. В отелях роскошные невесты в белых атласных платьях с кринолинами и шлейфами и в коронах из поддельных жемчужин. Говорят, что есть, дескать, указ президента, что молодая пара один, первый, день своей семейной жизни может прожить в любом самом роскошном отеле. Одна из невест с подведенным европейской косметикой лицом была увенчана умопомрачительной прической: с затылка поднимался сплетенный из волос столбик сантиметров в пятнадцать, а на его вершине, как на колонне, был вмонтирован небольшой портрет президента. Мне это напомнило моду времен Марии-Антуанетты.
Вечером ходили менять деньги и в любимую лавочку Сергея Журавлева пить соки. Эта привычка пить ледяные соки, их разнообразие и дешевизна одна из достопримечательностей города. За ужином узнал результаты голосования в Госдуме: 336 против 22-х. Браво, коммунисты. То вам Кириенко не нравился, а теперь вдруг оказался люб и дорог. Просто дорогими оказались места в Думе. Не все еще обогатились и не все еще получили квартиры. Как хорошо знаю я эту публику. Дума своим соглашательством с властью проголосовала за политическую смерть КПРФ.