На руинах
Шрифт:
— Вспомни лисичку, найденную Таней в лесу, — у ее детенышей мы выявили мутации, несовместимые с жизнью, а мозг был инфицирован прионами.
— Гм. Возможно, тут простое совпадение. К сожалению, этиология губчатых энцефалопатий до сих пор неясна, ты же знаешь, Сережа. У дикарей-каннибалов заражение происходило при ритуальном поедании зараженного мозга, у животных, как предположили англичане, — через корм, вспомни эпидемию «коровьего бешенства» в восьмидесятом. Ты ведь не можешь знать, чем питалась в лесу твоя лисичка. Или это спонтанное
Неожиданно вспылив, Сергей стукнул кулаком по столу, едва не расколов лежавшее на нем органическое стекло.
— Почему ты всегда так неповоротливо мыслишь, Петька? Они, bacteria sapiens, спасли мне жизнь, излечили Сурена Вартановича от мелкоклеточного рака, позволили Злате в сорок восемь лет родить тебе детей, и ты до сих пор не веришь?
— Не ломай мебель, она казенная, — сухо ответил брат, — почему не верю? Я верю, что именно bacteria sapiens сыграли во всем этом главную роль, но где доказательства того, что это разум, а не инстинкт? Кроме Ады никто их, так называемых, посланий не читал. Способности Тани переданы ей по наследству, она могла читать мысли окружающих и ощущать состояние гибнущей вокруг нее популяции bacteria sapiens. Но, повторяю, все это в прошлом.
— Нет, Петя, нет! Мы исходили из обрывков образов, которые смогла зафиксировать Таня, и сочли, что их популяция деградировала и утратила способность мыслить. Но для нас, людей, после Чернобыля прошло пять лет с небольшим, у них же сменились поколения. Они эволюционировали. Все, это — гибель людей, врожденные аномалии — индуцировано ими сознательно.
— Прекрати фантазировать, Сережа, ты уже не мальчик. Заметь, что во всех твоих рассуждениях абсолютно отсутствует логика — разумные бактерии, по твоим же собственным словам, должны стремиться сохранить человеческую популяцию, для чего им убивать людей?
— Разум может быть как дружелюбным, так и враждебным, возможно они преследуют свои цели — ведь не все люди погибают. У Рустэма Гаджиева, например, произошло стойкое изменение личности, но он до сих пор жив и сделал все, чтобы осложнить нашу работу. Халида погибла именно тогда, когда нам оставалось всего ничего, чтобы получить сыворотку, делающую организм устойчивым к воздействию приона. Мне постоянно снится Таня и предупреждает об опасности — так будто кто-то пытается воздействовать на мое подсознание.
От последних его слов Петр Эрнестович действительно разволновался.
— Это только воспоминание, Сережа, — встревожено произнес он, — оно вызвано постигшими нас несчастьями. Ты одолжен сходить к невропатологу, я просто настаиваю на этом.
Сергей поднял руку, останавливая брата.
— Подожди, Петя, я еще не все сказал! Не знаю, насколько еще меня хватит, знаю только, что мне нужна помощь — ты должен добиться финансирования продолжения работы по получению сыворотки в нашей лаборатории. Если же…если меня не станет, работа должна быть в любом случае завершена. В дальнейшем, вероятно, следует поставить вопрос о вакцинации всех, кто зафиксирован, как носитель bacteria sapiens. Кроме тебя мне в этом больше никто не поможет.
— Думаю, мы это еще обсудим, а пока я требую, чтобы ты прошел всестороннее обследование, — строгим тоном ответил академик Муромцев, а про себя подумал:
«После праздников, загляну в министерство — пока я в Москве, надо добиться финансирования Сережкиной работы, для него это станет хоть каким-то, да облегчением. В конце, концов, ни от кого ничего не убудет — сейчас постоянно выделяются деньги на такие безграмотные исследования, что диву даешься. Сегодня-завтра мы с Сережей обдумаем, как грамотно сформулировать задачу, а навстречу мне, я уверен, пойдут».
Он хотел поделиться с братом своими размышлениями, но не успел, потому что зазвонил стоявший на столе телефон. Дежурная спросила:
— Петр Эрнестович, к вам пришел Анатолий Суханов, могу я его пропустить?
— Анатолий Суханов? — повторил академик Муромцев, в недоумении взглянув на брата.
Сергей удивленно пожал плечами и пояснил:
— Это Толя, муж Лизы. Странно, зачем он пришел?
— Да, конечно, пропустите, пожалуйста, — ответил в трубку Петр Эрнестович.
Переступив порог, Толя нерешительно остановился, и по лицу его ясно было видно, что он нервничает.
— С праздником вас, Петр Эрнестович, — глаза юноши упорно смотрели в пол.
— Спасибо, Толя, рад увидеться, а то заходил к вам сегодня, а вас не было. Присаживайтесь. Коньячку вам налить?
— Нет, спасибо большое. Петр Эрнестович, — Толя шагнул вперед, придвинул к столу стоявший у стены стул и опустился на краешек сидения, — вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов? Это связано с… Дианой. Видите ли, я решил сам заняться этим делом, и недавно всплыли новые обстоятельства.
Лица обоих Муромцевых стали серьезными. Больше всего в эту минуту Толе хотелось, чтобы академик послал его к черту, сказав что-нибудь вроде «А кто ты, собственно, такой, чтобы я тебе отвечал? Вызовет следователь — с ним и буду разговаривать». Но Петр Эрнестович надел очки, внимательно посмотрел на паренька и сочувственно вздохнул.
— Конечно, Толя, я отвечу на все ваши вопросы. Что вы хотите знать?
— Возможно, мой вопрос вас удивит. Что вы делали в день убийства Дианы, вы можете сейчас вспомнить? И на следующий день?
— Гм, давайте попробуем восстановить события. Я хорошо помню тот день, когда нам позвонили из Москвы и обо всем сообщили — знаете, такое врезается в память. Накануне… да, накануне я с утра до вечера был в институте — приезжала делегация из Берлина. Домой приехал поздно, ответил на несколько звонков и лег спать, принял пару таблеток — знаете, бессонница. Утром проснулся в девятом часу, Сергей и Халида собирались на работу, а мальчики в школу. Они ушли, потом пришел Женя.
— Откуда пришел?