На румбе 202
Шрифт:
— Я не боюсь, — неожиданно для себя перебил капитана Витя. — Виноват, товарищ дядя...
— Сколько, говоришь, насчитал? Семьдесят семь? Добро. А может, за три дня и уложимся. При таких темпах. Вы как, не вызвали первый трюм на соревнование?
Капитан присел на сложенные у комингса [4] трюма деревянные лючины [5] и поманил к себе Витю.
Другой человек. . . Только что разговаривал служебным голосом. А теперь улыбается. Трогает Витю за уши. А чего их трогать?
4
Комингсы - стальные вертикальные листы, ограждающие люк.
5
Лючина - деревянная крышка, закрывающая люк.
— А у рыбаков девочка считает, — показал дядя Сергей на рыбачий катер. — Кончится разгрузка, сверим ваши подсчеты! Во-он следит за сеткой, нос подняла кверху. Видишь ее, Витя?
— Да, товарищ. . .
— Вот теперь не товарищ, а дядя Сергей. Почему? Да потому, что я назвал тебя по имени. Значит, обратился не к тальману, а к своему племяннику!
— Внимание, на кунгасе! — крикнул матрос, командовавший работой грузовой лебедки. Его боцман называет «ухман». — Вира! Вира помалу, — покрутил он поднятым вверх большим пальцем правой руки. Лебедка весело зажужжала, стальная сетка с грузом выплыла из трюма и, пролетев над палубой за борт, повисла над водой.
— Майна! Майна! — замахал матрос кистью правой руки, и сетка плавно опустилась на покачивающийся у борта кунгас.
— Записывай — семьдесят восьмой! — поднялся с лючин капитан.— Не буду мешать!
Витя слышит, что дядя Сергей сказал это не шутя. Что дядя Сергей доволен своим племянником. Какая ни есть работа — это работа.
Вите видно, как капитан прошел к первому трюму, заглянул в люк, о чем-то разговаривает с фельдшером, — наверно, спрашивает, сколько у него записано подъемов. Интересно, больше или меньше? . .
Витя старательно выводит около колонки столбиков еще один, шепчет: «Семьдесят восьмой».
В каждой сетке по двенадцать мешков, — значит, всего выгрузили девятьсот тридцать шесть! А сколько в каждом мешке килограммов? Надо спросить у дяди. А дядя Сергей чудодей! В одном дяде два дяди живут! То один покажется, то другой. . . Не успеешь к одному привыкнуть, а они уже подменились. . . Неужели так будет все лето?
Внезапно совсем рядом с ним из трюма вынырнула Колина голова.
— Эй, тальман, застыл?
— Ничуть! . . С чего ты взял? Так только. Немного! Прохладно, да?
— Потрогай! — Коля ловко поднялся по скобтрапу и перепрыгнул через комингс люка. — Мокрая! — Он натянул флотскую тельняшку.— Думаешь, двадцать мешков насыпать — это двадцать палочек нарисовать?
— Вспотел? Смотри, продует! — Витя старается не замечать презрительных ноток в Колином голосе.
— Думаешь, только от работы? — перешел на доверительный шепот Коля. — Понимаешь, сегодня в красном уголке вывесили приказ. «Государственной комиссии, утвержденной начальником пароходства, приступить к проведению испытаний палубной команды». Квалификационная комиссия, понимаешь? . .
Витя понимает, что Коля крайне возбужден, но почему он так таинственно говорит о приказе, почему оглядывается вокруг, словно не желая, чтоб его здесь застали.
— Вира! Вира помалу! — загорланил у борта «ухман».
— Семьдесят девять, — говорит Витя. Ему хочется обрадовать Колю. Здорово они там в трюме поработали. И потом, хочется, чтобы Коля сказал что-нибудь... вроде: «А ты тальман что надо!» — Семьдесят девятый подъем, — подчеркивает Витя.
Но Коле явно не до Вити.
— Да пойми ты, голова. Завтра в девять ноль-ноль! В красном уголке! Экзамен, чувствуешь?
— И тебе? . . На матроса второго класса?
— Кабы. . . — уныло говорит Коля. — Вот именно, что не мне! Витя! — Он присел перед Витей на корточки и быстро заговорил: — Хочешь дружить? По-настоящему, по-флотски дружить хочешь? Мало ли что там у нас с тобой в порту вышло? Это давно уже забыто, верно? Я из тебя воспитываю настоящего матроса! Скажешь, не водил я тебя по всему судну? Не объяснял, какой механизм для чего служит? А как я тебе все,геометрические фигурки вчера расписал? И алгебру ответил по устному. Все правила — и подряд, и вразбивку! Было?
Витя хочет восстановить истину. Он вносит поправку:
— О том, что против равных сторон треугольника лежат равные углы, ты вчера не смог ответить! И потом, по алгебре. . .
— Не сразу! — не очень вежливо обрывает Коля своего учителя. — Стараюсь ведь! — и скороговоркой, в которой начисто отсутствуют все точки и запятые, переходит к главной части своего дружеского договора: — Витечка, попроси за меня капитана! Ладно? Я сдам! Да если у меня спросят правила расхождения судов в море, я и то отвечу! Тогда могут и к рулю допустить. . . Отчего ж не допустить, если я техминимум за первый класс знаю!
Коля так горячо уговаривает Витю, как будто только от него одного зависит исполнение всех Колиных желаний.
— Я же не прошу после экзамена мне звание матроса присвоить! Я же понимаю, что до шестнадцати лет в матросы не пробиться. Говорят, есть приказ министерства всех юнг до шестнадцати лет списать на берег. Но раз уж меня зачислили юнгой, то к рулю после экзаменов смогут допустить. Ох, Витька! Ты представь себе только: входит в рулевую рубку капитан: «Кто у штурвала?» — «У штурвала рулевой океанского судна «Богатырь» Николай Самохвалов». Ох, Витька!
Витя не может больше смотреть на Колю. Не может слышать его заискивающего шепота. Да разве можно допускать такую несправедливость? Ведь ясно, что у Коли талант. Талант к рулевому управлению.
Бывают разные таланты — он сам знает в Ленинграде ребят, которые в двенадцать лет дирижируют симфоническим оркестром, играют на рояле в Филармонии. Один тринадцатилетний мальчик сдал экзамен по высшей математике в университете. А есть еще авиамоделист — в тринадцать лет сделал модель реактивного самолета и занял первое место на выставке. Витя обязательно попросит дядю. Надо только выбрать удобный момент, чтобы не нарваться на строгого, молчаливого дядю. Первый может сказать: «Что ж, попробуем!» Второй скажет: «Не суйся не в свое дело!»