На румбе 202
Шрифт:
Обо всем этом Витя только подумал, а сказал, как будто он и в самом деле был Колиным школьным учителем:
— Но ведь дядя Сергей нам говорил еще в порту, помнишь, что вначале нужно...
— ... показать выдержку, стойкость, терпенье. Не отступать перед трудностями. Думаешь, я забыл? А я разве, отступаю? Вот ты об этом и скажи дяде, что я не отступаю! Хотя, может, он и тебя не послушает.— В голосе Коли послышалась безнадежность. — Я гляжу, что он и с тобой, вроде как со мной, не очень-то нянчится!
— А я разве из
— Коля! Сынок! У тебя праздник? — поднялся из трюма боцман. У него на бровях, на усах осела соляная пыль. Соляной налет на губах. Соль попадает в рот. Боцман облизывает губы, отплевывается.
— Товарищ боцман, разрешите обратиться, — вытянулся перед отцом Коля. Знает, хитрец, чем отца расположить — у боцмана с капитаном одна школа: на службе никакой родни быть не может! Тут-то и можно «выбрать слабинку». — Попросите за меня капитана, товарищ боцман! Попросите?
— У тебя праздник? — вместо ответа повторил свой вопрос боцман.— Все свободные от вахты работают в трюме, вкалывают так, что кости трещат. А ты свой или со стороны пришлый? Пассажир? По билету Охотское море меряешь?
— Внимание на кунгасе! — рявкнул сокрушительный бас ухмана. Перепугал Витю. Он совсем позабыл, что несет вахту у трюма.
— Восемьдесят! Восьмидесятый подъем! Кажется, этот порядковый номер. — Витя вписывает палочку и быстро просчитывает всю страницу. хорошо, что он догадался расположить счет десятками, разделенными интервалами. Правильно, восьмидесятый!
— Слыхал, восьмидесятый, — повторяет боцман. — Только восьмидесятый! А чтоб управиться за три дня, сколько таких подъемов нужно?
— Так там в трюме сейчас перекур. А я пока некурящий. Вот и решил проведать тальмана! Так попросите?
— О чем? О чем просить капитана? — вдруг забеспокоился боцман.— Что-нибудь нашкодил?
— Не-ет! — по-домашнему отвечает на отцовскую тревогу Коля. — На комиссию завтра хочу! А что? Я ведь назначен был перед рейсом. А, пап? Вы тоже хороши... Переиначиваете?
— Не надо было нам с капитаном двоек таскать! Переэкзаменов. . .— с запоздалой строгостью отчитывает юнгу боцман.
— Он теперь старается! К концу рейса все исправит, — вступился за понурившегося ученика учитель.
— Теперь! — отплюнулся боцман то ли от соли, то ли от неубедительности защиты. — Надо было своевременно!
— Надо было, — смиренно вздыхает Коля. Плечи у него обвисли, голова склонилась на грудь. Ни дать ни взять — раскаявшийся грешник.
— Ну что тебе комиссия? — не выдерживает такого смирения отцовское сердце. — Пока не окончишь школу юнг, все равно матросского звания не получишь. А без звания какой же ты матрос?
Коля стоит все с тем же поникшим видом. Даже в глаза отцу не смотрит, отворачивается. И вдруг Витя увидел в глазах юнги такую пронзительную хитринку, что даже сам закрыл глаза, чтобы боцман не увидал ее отблеска.
— Сознаем! — боцман не очень уважительно шлепает сына по затылку. — Дружкам на Голубинке похвалиться охота? И мы, дескать, не салаги, а матросы! Но смотри!—вдруг свирепо вытаращил глаза боцман. — Если ты завтра на экзамене начнешь мне врать насчет парусного вооружения шлюпки или по морской практике в узлах запутаешься,— смотри, Николай, я сам в комиссии! Гонять буду — от киля до клотика.
— Па-ап! Товарищ боцман! Поговорите с капитаном! Попросишь?.. Попросите, товарищ боцман!
— Я ручаюсь, что после рейса Коля сдаст переэкзаменовку минимум на четверку, — солидно добавил Витя.
— Эй, электрик! — зашумел боцман и кинулся к первому трюму.— Уже давно день-деньской, а у тебя в трюме люстры горят! Вытаскивай-ка свою иллюминацию, живо!
Коля понял: разговор у отца с Сергеем Ивановичем состоялся. Это точно. Иначе разве заговорил бы он так определенно о завтрашнем экзамене.
— А ты поддержал все-таки... Корень квадратный! — На сей раз «корень квадратный» Коля произнес по-дружески. Он схватил Витю за шею, стукнулся лбом. Вите больно, но он старается не показать вида.
«Козлы», — вспоминает Коля, как их обозвал в порту капитан, и радостно смеется. Нет, ленинградские ребята, видать, как и дальневосточники, верные дружки-товарищи.
— Замерз? Иди погрейся, — только теперь замечает Коля синий Витин нос. — Иди, я за тебя постою, пока в трюме перекур.
— И ты замерзнешь. Вспотел и простудишься. Перед экзаменами!
— Ну-ну! Я закаленный!
Хорошее это дело — ребячья дружба. В друга веришь — рядом с ним становишься и сам сильнее и смелее. Другу доверяешь свое самое сокровенное.
— А как же ты все ж думаешь? Допустят на комиссию? Ты же у меня знающий!
— Я бы допустил, — солидно начинает Витя, но тут же теряет последние крупинки солидности. — А ты что же, думаешь я не стану закаленный? — Он тоже ищет поддержки у опытного моряка, почти матроса второго класса. Его завтра допустят, факт! — Пять дней мы в рейсе, а меня хоть раз укачало? Укачало хоть раз? — настаивает Витя.
— А шторм был? Гляди, море какое!
Витя смотрит на мертвое штилевое море и внезапно грустнеет.
Значит, без штормов, без ураганов не проверишь, есть ли у тебя морские качества? Ведь может оказаться, что на первой волне разлетятся все твои героические возможности.
— Коля! А вдруг все лето не будет ни одного шторма?
— Ты бы заплакал? Еще дождешься, что «Богатырь» будет с волны на волну, как бревно, валиться! Да по палубе зыбь с борта на борт гулять начнет. Ты думаешь, почему капитан так далеко от берега стал на якорь? Тут, у Камчатки, такие штормяги бывают! Ка-ак даст — и загорай на рифах. Даром разве в обязательствах команды пункт записан: «Держать наготове машину и брашпиль для возможности немедленного снятия с якоря...»