На школьном дворе
Шрифт:
Терпение и труд все перетрут. Недели через три Чебоксаров уже ходил на руках не хуже Данилы Акимовича, но что делать с этим своим достижением, он не знал. Пройтись таким образом по школьному коридору он не решался, он понимал, что Бурундук обязательно подумает про него: "Опять этого Чебоксарова корежит!" Оставалось только продемонстрировать свое искусство дома перед ближайшими друзьями, а потом продолжать тренировки и поддерживать спортивную форму, ожидая, когда подвернется более подходящий случай.
Глава 14
Случай этот не подвернулся, а прямо-таки обрушился на него. Вскоре после беседы Юры с Бурундуком заболела учительница математики, преподававшая в старших классах. Болела она долго, а все учителя в Иленске работали с перегрузкой и не могли ее заменить. Тут в Иленск прилетела к родителям в отпуск некая Татьяна Игоревна. Иван Карпович Лыков, знавший Татьяну Игоревну с детства, упросил ее помочь школе Бурундука, провести с ребятами хотя бы несколько уроков, чтобы ребята могли наверстать упущенное. Татьяна Игоревна поколебалась (педагогического опыта у нее не было), потом согласилась. Оказалось, что никакой педагогический опыт ей не нужен, что дар преподавателя у нее от природы. Свой первый урок она провела так спокойно, уверенно, даже интересно, словно всю жизнь была учительницей. И вот в эту женщину влюбился Чебоксаров.
Татьяна Игоревна была стройна, красива лицом. Ярко-синий свитер очень шел к ее золотистым, аккуратно уложенным волосам. Но особенно пленило Юру то, что она прилетела в Иленск из самой столицы и, как он узнал, была не простой "учителкой", а научным работником в области кибернетики.
Тут Юра забыл неприятный разговор с Бурундуком о тех, кто "выпендривается" и о тех, перед кем "выпендриваются". Математика давалась ему нелегко, и теперь он часа по два просиживал над учебником. Многое ему было непонятно, и он донимал расспросами отца. Тот диву давался усердию своего троечника-сына и начинал верить в поразительную особенность школы, которой руководит Бурундук.
А на уроках математики Юра сидел развалясь на парте, со скучающим видом глядя на потолок, на стены, но только не на учительницу. Он нарочито зевал и потягивался, а иногда опускал подбородок на грудь, делая вид, что дремлет. И он все время ждал, что учительница наконец обратит на него внимание, и вот тут-то он покажет, кто перед ней: из разболтанного сонливого ученика он вдруг превратится в подтянутого, прекрасно соображающего математика.
Но урок шел за уроком, а Татьяна Игоревна не приглашала Чебоксарова к доске и даже не предлагала ответить на какой-нибудь вопрос с места, как будто его и вовсе не было в классе.
Отчаявшись, Чебоксаров решил использовать свое умение ходить на руках.
Урок математики был самым первым в тот день. Юра пришел в школу раньше всех одноклассников, сунул портфель в парту, чтобы руки были свободными, а потом долго околачивался в конце коридора. Когда коридор опустел, он встал перед дверью класса на руки, открыл дверь, стоя на одной руке, вошел в класс, аккуратно закрыл дверь и, идя на руках к свой парте, проговорил заранее подготовленную фразу:
– Извините, пожалуйста! Я немного задержался. Весь класс тихонько, но дружно ахнул, а Татьяна
Игоревна спокойно спросила Юру, когда он встал на ноги:
– Твоя фамилия Чебоксаров?
– Чебоксаров...
– Хорошо. Садись, Чебоксаров. Прошу тишины, ребята!
И она продолжала урок как ни в чем не бывало, а Юра сидел и чувствовал, что у него все внутренности корчатся от стыда и унижения. Ведь придя впервые в класс, Татьяна Игоревна взяла журнал и устроила беглую перекличку. При этом она лишь мельком взглядывала на того, кто вставал, услышав свою фамилию. К Юре она с тех пор ни разу не обращалась, а теперь вдруг сразу поняла, что он Чебоксаров. Ну, ясно! Бурундук предупредил ее, что есть в седьмом классе такой Чебоксаров, который из кожи лезет вон, чтобы произвести впечатление, проще говоря, любит "выпендриваться", а вы, мол, Татьяна Игоревна, не обращайте на это внимание.
И вот теперь за учительским столом стоит она, красивая, спокойная, словом, та, перед кем выпендриваются, а за три парты от нее сидит он – гот, кто выпендривается, жалкий, съежившийся от стыда.
И конечно, именно в такой день Татьяна Игоревна вызвала Юру к доске, предложила доказать теорему Пифагора. Никакой радости это ему не доставило, хотя он прекрасно знал теорему. Как видно, на нервной почве у него стало першить в горле и ему чуть ли не после каждого слова приходилось откашливаться.
– Пятерка, Чебоксаров. Садись, – равнодушно сказала Татьяна Игоревна, и он уныло поплелся на свое место.
По окончании урока наступило самое худшее. Зазвенел звонок, ребята повалили в коридор, и когда Юра проходил мимо учительницы, та сказала негромко:
– Чебоксаров, задержись на минуту. – А когда класс опустел, она добавила: – Мы сейчас пройдем с тобой к директору.
На душе у Юры стало уже совсем тошно. Он хотел бы крикнуть: "А я не хочу, не желаю!" и убежать, но понял, что это будет расценено как трусость, и сказал хладнокровно:
– Пожалуйста! Пойдемте.
Татьяна Игоревна рассказала Бурундуку, как Чебоксаров вошел в класс на руках, и Юра увидел, что директор заметно покраснел.
– Гм! Да! Садитесь, пожалуйста! – сказал он после долгой паузы.
Учительница села, а Чебоксаров предпочел остаться на ногах. Бурундук после этого еще долго молчал. Наконец он заговорил:
– Понимаете, Татьяна Игоревна... Тут в этом деле моя вина. Это я подсказал Чебоксарову такую мысль, чтобы на руках ходить. Это я, понимаете ли, сам перед ним на руках ходил.
Юра заметил, что учительница если не ошеломлена, то, по крайней мере, озадачена. А Бурундук продолжал. Он говорил, что ходил на руках, желая показать Чебоксарову, как это дешево дается – произвести эффект какой-нибудь глупостью.
– Так что вы уж извините меня! – закончил он. – Мой педагогический эксперимент, если так его можно назвать, не удался. Не сообразил я. Не сообразил, с кем имею дело. А Юру уж давайте не наказывать. И родителям его не сообщать. Тут я сам виноват. Я виноват.