На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики

Тютев Фёдор Фёдорович Федор Федорович

— И я так думаю, но уйти мне нельзя, — задумчиво произнёс Шамиль, — один я бы, пожалуй, мог ночью пробраться мимо сторожевых постов, но с семейством и главными моими помощниками проделать это незаметно невозможно. Надо дождаться штурма, и тогда в суматохе легче будет пробиться на Койсу и уйти в горы.

— Тебе виднее, — согласился Биакай. — Когда ты снова появишься среди наших аулов, тысячи примкнут к тебе, и ты опять очутишься во главе огромного войска; но дозволь мне, пресветлый имам, иметь дерзость преподать тебе смиренный совет, основанный на моем хорошем знакомстве с русскими.

— Какой совет? — угрюмо сдвинул брови Шамиль.

— Не запирайся в крепостях. Верь, никакая крепость не выстоит против русских. Если они не возьмут ее силой, то доведут до сдачи измором, к тому же наши не

умеют отсиживаться за стенами. Совсем другое дело вести войну в горах и лесах: там мы свободны, не прикованы к месту, не боимся голода, дети и жены, оставаясь в своих аулах, не висят на наших шеях. Мы можем при желании исчезать и снова появляться там, где захотим. Такой войны русские не выдержат, — их слишком мало, чтобы являться одновременно и там, и здесь, и везде. По сравнению с нами они гораздо менее подвижны, за ними всегда тянутся обозы, больные, отсталые. Мы будем уничтожать их по частям и в конце концов принудим уйти с Кавказа.

— Ты прав, Биакай, но не совсем, — холодно отвечал Шамиль. — Напрасно ты обвиняешь наших в неумении защищать крепости; поверь мне, с большим мужеством и стойкостью никто бы не сумел сделать этого, и не в том причина успеха русских. Все несчастье наше происходит оттого, что у нас нет артиллерии. Если бы только у нас были пушки, поверь, Биакай, русские нам не были бы страшны. Клянусь бородой пророка, Сурхаева башня до сих пор стояла бы невредима. Русские могли бы хоть год осаждать ее и ничего бы ей не сделали. Мы своими пушками не допустили бы их приблизиться на такое расстояние, с которого снаряды начинают разрушать стены, как удар молота — высохший кирпич, а в этом-то и вся беда. Русские осыпают нас ядрами, разрушают сакли, уничтожают людей с таких расстояний, где они совершенно безопасны от наших выстрелов. Джильбарс [39] — сильный зверь, сильней человека. Лапой своей он раздробит хребет коня, а зубами перегрызет ногу всаднику, как заяц стебелек пшеницы, когти его разрывают шкуру буйвола; что значит перед такой силой сила человека? Между тем охотник, подстерегая его на тропинке, издали убивает кусочком свинца. То же, что пуля с Джильбарсом, делают с нами русские пушки. Мы бессильны против них.

39

Тигр.

— Если пушки так необходимы, их надо завести во что бы то ни стало, — купи их у турок или персов, а еще лучше отними у русских.

— Я об этом думаю и день и ночь, но не в одних пушках дело; кроме пушек, необходимы артиллеристы, а где их взять? Среди пленных трудно найти такого, кто бы согласился служить против своих. Я хотел было заставить одного такого научить двух молодых беков артиллерийскому делу, и что же вышло? Проклятый гяур взорвал мою пушку, которую я с таким трудом и издержками приобрел из Персии.

— Из русских могут быть перебежчики.

Шамиль задумчиво пошевелил бровью.

— Между перебежчиками нет ни одного хорошего; это или висельники, лентяи и пьяницы, или крымские и казанские татары, у которых, благодаря их тупости, нам учиться нечему. Впрочем, так или иначе, а я-таки добьюсь своего, у меня будет артиллерия; боюсь только, что к тому времени в моих руках не останется ни одной надежной крепости. Если русские возьмут и уничтожат Ахульго, где я достану еще такое укрепление?

— В горах много мест, еще более неприступных, чем даже Ахульго, но, повторяю, нам не следует укрепляться в одном месте. Собравшись в кучу, мы сами отдаем себя на пожирание русским волкам.

— Если бы у меня было время, уважаемый Биакай, — несколько раздраженным голосом перебил чиркенца Шамиль, — спорить с тобой, я мог бы многое сказать против предлагаемого тобою способа войны. Он был бы хорош, если бы мои наибы слушались меня так, как слушаются русские офицеры своего генерала. Он прикажет им идти туда, они именно туда и идут; велит дожидаться в ином месте, они не сделают шагу ни вправо, ни влево и будут стоять и ждать. Действие одного отряда поддерживается действиями другого; разбросанные в разных концах, они по первому приказанию, даже простому известию, спешат на выручку друг другу. У нас же ничего

этого нет и не может быть. Наибы только в моем присутствии покоряются мне, стоит только им уйти из-под моих глаз, каждый из них начинает действовать самостоятельно. Я поручил Девлет-беку занять аул Аджох, а он вместо того пошел грабить в совершенно другую сторону. Захваченные врасплох русскими, мои наибы спешат выразить свою покорность, не заботясь о том, что этим ставят в безвыходное положение надеющиеся на них соседские отряды. Заботясь только о себе, они не считают даже нужным предупреждать соседние аулы о своем покорении, русские пользуются этим и появляются неожиданно в тылу непокорных, уничтожают их или принуждают сложить оружие. Если бы у меня были хорошие и верные помощники, но их почти нет. Мустафа-бек убит, Али-бек убит, Николай-бек убит, Нуркадий погиб, Джалал в плену… Впрочем, мне и до вечера не счесть по именам всех тех храбрых и опытных в боевом деле наибов и мюридов, которые теперь блаженствуют в садах пророка, изнывая в объятиях обольстительных гурий. Скажу только одно, что в раю их больше, чем у меня под рукой.

— Есть один человек. Он может заменить всех перечисленных тобою. Храбрость его не имеет границ, а умом он выше Казбека.

— Кто такой? — недоверчиво прищурился Шамиль.

— Хаджи-Мурат, аварский бек, брат Османа хун-захского [40] .

— Знаю его, лихой джигит, но он дружит с гяурами.

— Неправда, — горячо воскликнул Биакай, — Хаджи-Мурат ненавидит гяуров не меньше, чем ненавидишь ты сам, но после убийства Гамзат-бека он, скажу по совести, не доверяет тебе и боится за свою голову; ты же не желаешь сделать ни одного шага к примирению с ним, что очень жаль. Перемани к себе Хаджи-Мурата, и вся Авария будет у твоих ног. Русских вышвырнут из Хунзаха, как женщина выбрасывает из сакли на двор черепки разбитого кувшина, ты получишь край богатый, не разоренный войною, опираясь на который можешь поднять все лезгинские общины и сразу зажечь костер газавата по всему Кавказу.

40

==вимости и чародействе, благодаря которым он выходил целым из самых ужасных схваток. Когда, наконец, после бегства своего из русского плена Хаджи-Мурат был окружен целою сотнею донских казаков, он одним своим видом долго удерживал их на почтительном расстоянии, и только выпустив в него сотню пуль и убедившись в его смерти, казаки решились броситься, наконец, на его труп и поспешили отрубить ему голову, как бы опасаясь, чтобы он не очнулся.

— А ты хорошо его знаешь? — пытливо взглянув исподлобья на собеседника, спросил Шамиль.

— Кто в горах не знает Хаджи-Мурата! — воскликнул Биакай. — Но если ты, имам, захочешь вступить с ним в переговоры, я найду тебе человека, более меня близкого к Мурату, которому он верит и к словам которого не останется глух.

— Кто же это такой?

— Кибит-Магома! — отвечал многозначительно Биакай.

При произнесении этого имени по лицу Шамиля скользнула неуловимая тень, но он ничего не отвечал и переменил разговор.

— Итак, ты решил этою же ночью покинуть Ахульго? Какой же ты путь избрал? Так ли пойдешь, как я тебе советовал, или иначе как?

— Я поступлю так, как ты сказал, пресветлый имам, пусть твоя мудрость направит стопы мои.

— Хорошо делаешь, — похвалил Шамиль. — Поверь мне, что с этой стороны тебе легче всего удастся миновать русские посты. Я пошлю с тобой четырех лучших моих нукеров, доверься им, это люди опытные и ловкие, с ними ничего не бойся.

— Я и не боюсь, — гордо отвечал Биакай, — жизнь человека в руках Аллаха, что предопределено, того не избежишь.

— Верно. Твоя мысль — мысль правильного мусульманина. Отправляйся с богом. Когда вернешься в Андалял, говори всем о моем скором приезде. Пусть готовятся, война не кончится, пока я жив и пока русские не уйдут из нашей страны. Главное дело, прошу тебя, следи за всеми, кто действительно предан русским. Есть такие! Против этих изменников надо принимать самые крутые меры. За горсть серебряных монет в горах всегда найдется ловкий джигит, который сумеет разрядить свое ружье об их преступные головы.