На скамейке возле Нотр-Дам
Шрифт:
– Простите меня…
– Пожалуйста, не извиняйся! Я поняла, – быстро забормотала она, путая русские и французские слова. – Катрин приехала! Она могла нас заметить. – Лене было до слез обидно и противно. Она винила не Сержа – Катрин. Ну почему эта женщина, его жена, не может подарить ей вечер! Только один! Зачем она приехала?! Ведь у нее будет еще много вечеров с Сержем… – Как мне пройти пешком к моей гостинице? Ты говорил, здесь где-то рядом? – Лена бормотала эти слова, а думала только об одном: как бы не зареветь!
– Пойдем в машину, – Серж мягко повлек
– Отъедем немного, – они быстро нашли машину, и Лена с облегчением села в нее. Пусть бы он отвез ее в гостиницу. Как унизительно было бы бежать по этим улицам одной! Впрочем, с одной стороны, унизительно, а с другой – ехать в машине даже весело. Лене показалось, что она хоть как-то отомстила заносчивой Катрин. Хотя никто не мог бы сказать, что Катрин вела себя заносчиво. Но все-таки было в ней что-то смущающее Лену.
Серж, казалось, усевшись в машину, тоже успокоился и не торопился. Они вернулись назад в направлении Больших бульваров и остановились на радиально отходящей от бульваров улочке с каким-то арабским названием. Прямо напротив них на другой стороне возвышалась триумфальная арка – не та, знаменитая, что царила на Елисейских Полях, а другая – менее торжественная и более старая.
Приемник в машине Сержа был все еще настроен на ту же волну. Очевидно, передавали целый концерт. Мелодия была знакомой до боли, слова сыпались мелко и отчетливо, как горох. Но Лена мало что могла разобрать при таком темпе, правда, могла бы поклясться, что слышала эту песню и раньше.
– О чем она поет?
– О том, как девушка в праздник встретила на улице молодого человека и ей показалось, что она встретила свою единственную любовь…
У Лены замерло сердце.
– …Но тут налетела в уличном танце праздничная толпа, окружила их и повлекла за собой этого молодого человека, а девушку оставила.
Лена подумала: это про меня.
– И она не нашла его больше? – Ей показалось, что от ответа Сержа зависит ее жизнь.
– Нет. – Серж выглядел очень грустным.
«Нет, это не только про меня. Это про меня и про него. Я послезавтра уеду и никогда его больше не увижу».
– Знаете, Лена, в жизни все, бывает, меняется.
Это он о чем?
– Еще полчаса назад я ехал к вам в отель, зная, что вы – чужая невеста, а у меня есть жена и дети, и все равно я был счастлив оттого, что скоро должен был вас увидеть.
– Продолжай… – тихо сказала Лена.
– А вот теперь, когда я увидел, что Катрин бросила дом, детей – все, что она действительно любит, и примчалась сюда, – я чувствую себя ужасно виноватым.
– Я понимаю, – сказала Лена. – Я пойду. – Она взялась за ручку дверцы.
– Нет, не думай, что я плохой человек, просто я сейчас должен вернуться к Катрин. – Он смотрел на Лену и в первый раз не улыбался. Ей пришло в голову, что, пожалуй, для настоящего летчика он слишком
– Я никогда не забуду тебя, Катрин, твоих детей, твоей площади… – торопливо говорила она, а он покрывал поцелуями ее лицо. Ей все это казалось ненастоящим и в то же время прекрасным. Она совсем запуталась. Если бы он сейчас позвал ее – куда угодно, она, не задумываясь, пошла бы с ним. Плевать ей на все! У него добрая душа. Он один понял, что она страдает. Валерий – сухой скучный сухарь в сравнении с ним.
– Лена, Лена, я буду вспоминать тебя… Ты выйдешь замуж, но я все равно буду помнить…
– Вот тут ты ошибаешься! – Она сказала это даже весело и слегка от него отстранилась. – Ты ошибаешься! За Валерия я замуж не пойду.
– Когда ты решила?
– Мы не подходим друг другу. Здесь, в Париже, это выяснилось окончательно.
– Я не хотел бы, чтобы ты решила так из-за меня, – глухо сказал он. – Я не могу оставить Катрин. Ты ведь не осуждаешь меня за это?
Она сказала:
– Нет, нет! Это решение мое собственное. Но если ты будешь меня вспоминать… хоть иногда… – Лене до этой поездки и в голову не могло прийти, что она может быть такой сентиментальной.
Он обнял ее крепко-крепко. Его глаза блестели – ведь он смотрел из темноты на освещенные вдали Большие бульвары.
– Смотри! Ты видишь впереди? Это Сен-Дени.
– Я знаю.
– Когда-то здесь не было арки. Были ворота. Когда умирали французские короли, траурные процессии шли по этой дороге в аббатство Сен-Дени, там была усыпальница всех французских королей. По этой дороге двигались печальные процессии, горели факелы, медленно ехали всадники, за ними шли ритуальные кареты, после них толпы людей… А последние сто лет за этими воротами – улица красных фонарей, здесь живут и работают проститутки. Разительная перемена?
Лена только пожала плечами.
– Это только один пример того, как может меняться жизнь.
– Я не знаю, что будет дальше со всеми нами: с тобой, со мной, с Катрин, с моими детьми… Но я тебе обещаю – я буду тебя вспоминать.
– А мне больше ничего и не надо, – сказала Лена. – Я тоже не знаю, что будет со мной. Наверное, буду жить, как жила раньше. Я ведь жила вместе с мамой. Буду ходить на работу. Поеду куда-нибудь в отпуск… – Она закрыла глаза и чуть не заплакала. – Я даже представить себе не могу, что больше тебя никогда не увижу.
Они сидели, обнявшись, и в этот момент у них никого не было ближе друг друга. Оба понимали, что им необходимо расстаться, но сделать шаг – разойтись, разъехаться, разлететься, в один момент и навсегда – было, казалось, невозможно.
– Еще одно мне бы хотелось, – Лена подняла голову, выпрастываясь из объятий. – Пусть Катрин не думает обо мне плохо. Не сомневаюсь, что она каким-то чутьем знает, что ты сейчас со мной. Тебе нелегко будет оправдаться! – Лена уже почти шутила. Шутила и сдерживалась изо всех сил. Вот еще секунда. Еще… Но все-таки она должна выйти из машины и уйти.