На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре
Шрифт:
— Алексей Александрович, он не совсем готов, и мы еще не подобрали человека, который будет его сопровождать.
— Дело не требует отлагательств, — отрезал Лопухин. Помолчал, раздумывая. — Вы будете сопровождать агента и проследите за его действиями. Если он выйдет из-под контроля — действуйте по ситуации. Вплоть до устранения. Вам ясна задача?
— Так точно. Разрешите идти?
— Идите.
Хотя время было раннее — за зарешеченным окном только забрезжил рассвет, — однако Глебов уже давно не спал. Чувство тревоги, охватившее его среди ночи, не уходило. Алексей встал, оделся. Затем закурил, повернувшись к окну. Было тревожно, но не за себя, а за Лизу. Перед отъездом Алексею хотелось убедиться в том, что с женой все в порядке, иначе он не сможет уехать.
Наконец дверь камеры открылась, и на пороге появился Малышев.
— Собирайтесь.
— Мы отправляемся в путь?
— Да.
Алексей сделал затяжку:
— Я должен побывать дома, собрать вещи.
— Ваш чемодан с вещами уже готов.
— Этого недостаточно.
— Обойдетесь-с и этим.
Алексей подошел к Малышеву. Неторопливо затянулся, с прищуром смотря ему в глаза, и сквозь зубы выпустил струю дыма ему в лицо. Малышев поморщился, но стерпел.
— Я никуда не поеду, пока не увижу жену и не буду уверен, что с ней все в порядке.
— Это исключено.
Глебов вновь выпустил струю дыма, бросил окурок под ноги, раздавил подошвой ботинка, затем прошел к кровати, улегся на нее, сложил ноги на одеяло.
— Либо я увижусь с женой, либо никуда не поеду.
Малышев молчал. Лопухин не простит ему, если он не вывезет Глебова из столицы до начала выступления рабочих.
— Хорошо. Увидеть ее на расстоянии будет достаточно?
— Вполне. — Алексей поднялся, прошел к вешалке, надел пальто. — Чего вы ждете? Идемте. Сударь.
Экипаж остановился возле дома, в котором жили Алексей и Лиза. Малышев выглянул наружу, глазами отыскал филера, который был приставлен следить за Глебовой, сел на место и посмотрел на Алексея.
— Мы дождемся, когда ваша жена уйдет, затем поднимемся, и вы возьмете все необходимое вам для поездки, — сухо заявил он.
Глебов молча согласился.
Прошло с полчаса, в экипаже становилось все холоднее, Малышев все больше нервничал, напряженно поглядывая на карманные часы.
Наконец дверь парадной открылась и на пороге возникла Лиза. Его Лиза. Как же хотелось окликнуть ее, подойти, заглянуть в глаза.
— Вы обещали, — раздался предупреждающий голос Малышева. — Не подвергайте ее опасности своими действиями.
Алексей напрягся, сурово сдвинул брови и взглянул на него. Сдержался, хотя желание двинуть здоровяку в физиономию было огромным. Он вновь взглянул на Лизу, шагающую по заснеженной за ночь улице.
— Теперь вы убедились, что с вашей супругой все в порядке?
— Идемте. — Глебов выбрался из экипажа и зашагал к дому. За ним, не отставая, следовал Малышев.
Оказавшись в квартире, Алексей под пристальным взглядом сыскаря собрал нужные вещи, взял с камина семейную фотографию, задумчиво разглядывая ее, остановился перед Малышевым, посмотрел на него.
— Вы давно женаты? — спросил он. Малышев опешил. Откуда Глебов мог узнать о его семейном положении? Но тут же сообразил, что тот заметил белую полоску на пальце, там, где должно было быть снятое им кольцо.
— Думаю, что вы женаты уже относительно давно. — Алексей поставил фотографию на столик и повернулся к сыщику. — Лет семь-восемь, не более. И судя по всему, у вас есть ребенок. Дочь, вероятнее всего.
Малышев не смог скрыть беспокойства: Глебов был во всем прав.
— Вы собрались? Тогда идемте, — раздраженно произнес он.
— Идемте.
Когда они спускались по лестнице, Алексей был доволен собой: ему удалось оставить предупреждение Лизе. Она все поймет.
Наступило 9 января. Утром с заводских окраин для шествия к Зимнему дворцу стали собираться колонны рабочих. Гапон, только что отслуживший молебен о здравии царя в часовне Путиловского завода, перед выступлением из Нарвского отделения «Собрания» делал последние наставления:
— Ну, вот, подам я царю петицию; что я сделаю, если царь примет ее? Тогда я выну белый платок и махну им, это значит, что у нас есть царь. Что должны сделать вы? Вы должны разойтись по своим приходам и тут же выбрать своих представителей в Учредительное собрание. Ну а если… царь не примет петицию… что я тогда сделаю? Тогда я подниму красное знамя, это значит, что у нас нет царя, что мы сами должны добыть свои права.
Лиза поморщилась. Ей вспомнилась точная оценка Гапона, которую дал Алексей. Лицо ее сразу опечалилось: воспоминания о муже были болезненны и отвлекали от дела. Она вновь сосредоточено уставилась на Гапона.
Он продолжал говорить, и его слова магически действовали на наивных слушателей, воспринимавших его как пророка. В неясных очертаниях развивавшейся над толпой рясы, в каждом звуке доносившегося хриплого голоса Гапона, в каждом слове прочитанных из петиции требований окружавшему люду казалось, что приближается избавление от мучений. В толпе раздавалось: «Пойдем!», «Не отступим!», «Стоять до конца!»…
Как всегда, неподалеку от Гапона находились Васильев и внимательно наблюдавший за происходящим эсер Рутенберг. Лиза предполагала, что Пинхас Ру-тенберг, в некоторой степени управлявший тщеславным священником, вполне осознает, чем закончится сегодняшнее шествие. Неужели эсеры стремятся к массовому пролитию крови безоружных людей?..
Наконец колонна людей двинулась по улице. Лиза знала, что в этот момент по городу к Зимнему дворцу движутся еще десять подобных колонн, собранных отделами га-поновского «Собрания», в общей сложности примерно 140 тысяч человек. Празднично одетые рабочие с женами и детьми несли хоругви, образа, кресты и портреты Николая Второго в золоченых рамках. Шествие напоминало крестный ход, люди пели молитвы и здравицы государю императору. Раздавалось: «Спаси, господи, люди твоя…».