На службе зла
Шрифт:
Впрочем, Уиттекера влекла к Леде не только ее известность в определенных кругах. Его возлюбленная успела родить детей от двух состоятельных рок-музыкантов, которые платили ей алименты. Уиттекер стал обитателем сквота в твердом убеждении, что Леда намеренно ведет такой богемно-нищенский образ жизни, а сама держит где-то рядом кубышку, в которую рекой текут денежки Джонни Рокби и Рика Фантони – отцов Страйка и Люси соответственно. Похоже, он не вдавался, да и не верил в истинное положение дел: за годы, прожитые с неуемной транжирой Ледой, оба ее прежних сожителя научились оберегать свои средства, чтобы не пойти
– Милый, ну нет у меня денег, – повторяла она. – Честное слово, дорогой, я сама без гроша, неужели я бы для тебя пожалела?
Леда забеременела, когда Страйку исполнилось восемнадцать: он только-только подал документы в университет. Его охватил ужас, но даже тогда он не верил, что мать выйдет за Уиттекера. Она не переставала твердить сыну, как ненавистно ей замужество. Ее первый, ранний брак продлился всего две недели, после чего она сбежала. Да и Уиттекер, казалось, не имел намерения жениться.
Но все же свадьба состоялась, потому что Уиттекер, несомненно, увидел в ней единственный надежный способ добраться до мифических припрятанных миллионов. Церемонию, по стопам двух участников группы «Битлз», назначили в отделе регистрации Марлибона. Не иначе как Уиттекер воображал, что его начнут фотографировать в дверях, словно Пола Маккартни, но никому не было до него дела. Только смерть ослепительной невесты могла бы собрать на ступенях толпу папарацци.
Неожиданно Страйк обнаружил, что оказался у станции метро «Олдгейт-Ист». Он корил себя за бессмысленный крюк. Сел бы на поезд в Уайтчепеле – уже преспокойно ехал бы к Нику с Илсой. Но его за каким-то дьяволом понесло не в ту сторону, и в метро он оказался в самый час пик.
Его крупная фигура, да еще с рюкзаком за спиной, вызывала скрытое недовольство и раздражение стоящих рядом пассажиров, но Страйк даже не обращал на них внимания. На голову выше остальных, он держался за поручень и, глядя, как его отражение покачивается в темных оконных стеклах, вспоминал последнюю и самую отвратную сцену: Уиттекер в зале суда требует освобождения из-под стражи, потому как следствие нашло нестыковки в его показаниях о собственном местонахождении в тот день, когда его жена ввела себе под кожу иглу; противоречивыми оказались также сведения о происхождении героина и об истории наркозависимости Леды.
Цепочка разношерстных соседей-сквоттеров дала показания о том, что Уиттекер проявлял буйство и жестокость по отношению к жене, что Леда отвергала героин в любой форме, что Уиттекер терзал ее своими угрозами и изменами, твердил об убийстве и деньгах, а когда нашли тело, не очень-то горевал. Свидетели в наивном исступлении, которое шло только во вред делу, твердили, что Леду, вне сомнения, убил Уиттекер. Сторона защиты разбила
Поначалу судья не скрывал одобрения, глядя на Страйка: подтянут, умен, излагает четко, хотя и выглядит как грозный великан, даром что в костюме и при галстуке. Сторона обвинения задала вопрос насчет корыстных побуждений Уиттекера. В тишине зала суда Страйк поведал о неоднократных попытках отчима прибрать к рукам денежные средства, которые по большому счету были только плодом его воображения, а также о том упорстве, с каким Уиттекер принуждал Леду вписать его в завещание и тем самым доказать свою любовь.
Золотистые глаза Уиттекера смотрели на него с почти полным безразличием. В последнюю минуту допроса взгляды Страйка и Уиттекера, находившихся в разных концах зала, встретились. Уиттекер издевательски дернул уголками губ. Он приподнял от стола указательный палец и незаметно дернул им в сторону.
Страйк все понял. Незаметный жест предназначался только ему: уменьшенная копия отработанного удара, который Уиттекер наносил ребром ладони в шею обидчику.
«Ты дождешься, – любил приговаривать Уиттекер, сверкая безумными золотистыми глазами. – Ты дождешься!»
Он хорошо подготовился. Кто-то из его толстосумов-родственников выложил кругленькую сумму, чтобы нанять прожженного адвоката. Ухоженный, прилично одетый, Уиттекер все отрицал спокойным, мягким, почтительным тоном. К заседанию суда он как раз обзавелся продуманной легендой. Все доводы обвинения, изобличавшие его истинную сущность (Чарльз Мэнсон на древнем проигрывателе, «Сатанинская библия» на кровати, укуренные разговоры про наслаждение от убийства), разбивались о легкое недоумение Уиттекера.
– Даже не знаю, что сказать… Я ведь музыкант, Ваша честь, – в какой-то момент проговорил он. – Искусство рождается из мрака. Она понимала это, как никто другой.
Его голос театрально дрогнул, и Уиттекер зашелся в бесслезных рыданиях. Адвокат участливо спросил, не нужен ли ему перерыв.
И тогда Уиттекер, мужественно помотав головой, изрек афористичное заявление о смерти Леды:
– Она звала смерть – Девчонка-Негашенка.
Аллюзию понял, видимо, один Страйк, постоянно слышавший эту песню в детстве и юности. Уиттекер процитировал «Mistress of the Salmon Salt».
Отчим вышел сухим из воды. Хотя судебно-медицинская экспертиза подтвердила, что Леда не страдала героиновой зависимостью, репутация сыграла с ней злую шутку. Она употребляла многие другие наркотики. И вдобавок слыла заядлой тусовщицей. Люди в завитых париках, чья работа заключалась в квалификации тяжких преступлений, сочли вполне закономерным, что Леда умерла на грязном тюфяке, стремясь к наслаждению, которого земная жизнь дать не могла.
На ступенях здания суда Уиттекер заявил, что собирается написать биографию покойной жены, и тут же исчез. Обещанная книга так и не вышла в свет. Ребенка Леды и Уиттекера усыновили многострадальные прабабка и прадед с отцовской стороны, и Страйк больше не видел своего единоутробного брата. Без лишнего шума отчислившись из Оксфорда, он завербовался в армию; Люси поступила учиться; жизнь продолжалась.