На солнечной стороне. Сборник рассказов советских и болгарских писателей
Шрифт:
— Зайдешь, Сережа?
— Поздно, спать хочется, — неожиданно для самого себя ответил Улесов.
— Вон какой нежадный!.. Или правду говорят, что ты с учительницей крутишь?
Улесов не ответил. Слова девушки перенесли его в длинную, узкую комнату, выкроенную из коридора. Он физически ощутил шерстистую жесткость грубого, солдатского одеяла на груди и подбородке, а рядом ночную, живую теплоту Анны Сергеевны. Как сильно захватила его маленькая учительница! Ну и ладно, пусть будет и такое воспоминание, жизнь его идет мимо этой встречи, а на хорошем не
Обиженно вскинув голову, Лина ушла. Улесов даже не посмотрел ей вслед. Он думал об Анне Сергеевне. Слишком неровня она ему по годам, да и не только по годам. У них все разное: характеры, интересы, взгляды. Даже на самой заре отношений приходилось как-то приспосабливаться к ней, кривить душой, словно бы он ощущал в себе какую-то неправду. Нет, придет пора, и он выберет себе подругу по плечу, с ней он будет самим собой, а коль что у них не сойдется, так не себя будет он ломать, а ее вывернет на свой лад. И все-таки хоть бы еще раз подняться по знакомой лестнице, услышать тихий возглас: «Сережа!», почувствовать ее рядом.
«Нельзя!» — жестко стукнуло в мозгу, и, чтобы легче было выполнить этот внутренний приказ, Улесов решил некоторое время не ходить в школу.
На другой день Улесов с головой погрузился в работу. По окончании смены он заперся в лаборатории, затем пошел на квартиру старшего мастера, чтобы поделиться со стариком своей новой, заманчивой и неожиданной находкой. Эта находка так захватила Улесова, что он появился на занятиях лишь через неделю и узнал, что Анны Сергеевны уже нет в школе, а русский и литературу ведет старенький Павел Игнатьевич из параллельного класса.
Добрые души сообщили Улесову, что этому предшествовала бурная сцена между Мусей Лопатиной и учительницей.
Муся Лопатина провалила контрольную по литературе. Обозлившись, она сказала Анне Сергеевне перед всем классом:
— Конечно, будь на мне брюки, вы бы меня не засыпали.
Анна Сергеевна вспыхнула, потом побледнела и тихо сказала:
— Или вы сейчас же извинитесь…
— Или — что? — вызывающе спросила Муся.
— Или один из нас покинет школу.
И тут Муся, тряхнув перманентом, окончательно сбросила с себя вынужденную покорность школьницы и предстала в своем подлинном обличье самой отчаянной заводиловки женского общежития, привыкшей все в жизни брать с бою.
— Мне покидать нечего, у меня все чисто! Я за парнями не бегаю, и они от меня не бегают!
А дальше произошло то, о чем Улесову не могли рассказать. Анну Сергеевну попросили зайти к директору.
— Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал? — спросил директор, пожилой, с ватным, слабым голосом человек. Он долгие годы директорствовал в обычной десятилетке, но тяжелая болезнь сердца заставила его избрать «тихую гавань», какой считалась школа для взрослых.
— Догадываюсь, — сказала она.
— Вы согласны со мной, — продолжал директор своим замедленным, ватным голосом, — что сцена, которая произошла у вас с Лопатиной, не должна иметь места в стенах школы?
Анна Сергеевна чуть приметно кивнула.
— У
— Он не будет моим мужем, — сказала Анна Сергеевна.
— Я не имею права вторгаться в вашу личную жизнь, но вы понимаете сами, что ваше дальнейшее пребывание в школе делается крайне затруднительным. Конечно, — сказал директор и вздохнул, — если бы ваш друг сумел охранить вас от подобных сцен… Но сейчас я, право, не знаю, что делать. Без авторитета, без уважения учеников нельзя работать в школе.
— Я не думаю, чтобы меня не уважали, Алексей Григорьевич.
— Я тоже этого не думаю. Я сам вас глубоко уважаю и ценю, Анна Сергеевна.
— Я должна подать заявление об уходе? Вот оно, — Анна Сергеевна достала из портфеля сложенный вдвое листок бумаги и положила на стол перед директором.
— Мне очень, очень жаль, Анна Сергеевна…
Он смотрел, как Анна Сергеевна пошла к двери. Подобно всем маленьким женщинам, она держалась подчеркнуто прямо, и сейчас спина ее была прямой, с легким прогибом внутрь. Двери школы, расположенной в старом особняке, были огромны и тяжелы, как ворота, с высокими, массивными ручками. Анна Сергеевна чуть приподнялась на носки, по-детски взялась двумя руками за медную ручку и качнула ее вниз, словно колодезное коромысло. Дверь медленно приотворилась и тут же плотно закрылась за учительницей.
Директор некоторое время сидел очень тихо, прислушиваясь, как глухо и неровно бьется в нем сердце, затем вызвал секретаршу.
— Когда появится Улесов, попросите его ко мне.
Узнав, что его требует директор, Улесов сразу смекнул, откуда ветер дует. «Ну, я вам не Анна Сергеевна, меня колесом не объедешь», — подумал он со злобной решимостью.
— Вы знаете, что Клевцовой приходится оставить школу? — были первые слова директора.
— Да… я слышал.
— Что вы об этом думаете?
— Трепачам рта не заткнешь, — угрюмо проговорил Улесов.
— Я не о том… Что сделано, то сделано. Меня интересует будущее.
Улесов весь подобрался, как перед выстрелом.
— Я полагаю, это мое личное дело.
Директор чуть помолчал. «Маленькие дети — маленькие хлопоты, большие дети — большие хлопоты, — думал он. — Вот тебе и тихая пристань!»
— Анне Сергеевне будет очень трудно, — сказал директор.
— Это почему же?
— Преподавательской работы в середине года она не найдет. Ей придется покинуть Москву, значит, рухнут ее планы.
— Это все поправимо, — проговорил Улесов и сел поудобнее. — Я буду помогать ей, пока она не устроится.
— А вы думаете, молодой человек, что Анна Сергеевна примет такую помощь?
— Так у нее же нет выхода! — простодушно сказал Улесов. — Будьте покойны, я сумею ее убедить!
Директор со странным интересом разглядывал Улесова.
— Говорят, товарищ Улесов, что вы передовик производства, отличный физкультурник, на прекрасном счету в комсомольской организации, это все верно?