На соседней планете
Шрифт:
Смущенный своей наготой, о которой до этой минуты он даже и не подумал, Андрей последовал за своим наставником в залу, где был устроен небольшой бассейн, и с наслаждением выкупался.
Наполнявшая бассейн влага была похожа по цвету на земную воду, но казалась князю менее плотной и, кроме того, была сильно ароматична. Он не мог определить, был ли то аромат естественный, или происходил от влитой в бассейн какой-нибудь эссенции.
Когда Шелонский вышел из бассейна, Сагастос указал ему на лежавшие на стуле одежды, и князь надел длинную, голубую тунику и плащ такого же цвета. Металлический пояс стягивал складки широкой одежды, сделанной из необыкновенно мягкой и шелковистой ткани. Белые ботинки, с толстыми подошвами,
Наблюдавший за ним Сагастос с улыбкой взял князя за руку и подвел к зеркалу, скрытому занавеской, которую он и отдернул.
— Посмотрите, как вы хорошо выглядите! Несмотря на ваш несколько экзотический тип, когда я представлю вас в обществе, вы заинтересуете и понравитесь, не возбуждая при этом нескромного любопытства.
Андрей с любопытством сравнил себя с Сагастосом, стоявшим рядом.
Несомненно, оба они были представителями двух совершенно различных рас, хотя и схожих в главных чертах. Марсианин был выше ростом, полнее и шире в плечах; череп его имел тоже иную форму, цвет лица был красновато-темный, а волосы — черные с медным отливом. Но самое странное впечатление производили большие, на выкате, глаза — ярко-синего цвета, блиставшие, словно драгоценные камни.
— Я не могу придти в себя от удивления, найдя на другой планете человеческие существа, до такой степени похожие на нас, что мы можем признать друг в друге не только людей, но даже мужчин. Мы и не мы; словом, ум мешается перед этой странной загадкой, — заметил Андрей, рассматривая своего собеседника.
— Да! — ответил Сагастос. — В действительности, все совершается гораздо проще и по одному и тому же закону, для каждой солнечной системы. Миры, — дети одного центрального светила, — образованы из одних и тех же химических элементов, почти в одинаковых комбинациях. Подвергаясь действию одного и того же солнца, они производят флору и фауну, мало чем отличающиеся друг от друга. Дух же, в своем поступательном движении через царства минеральное и растительное, достигнув вершины лестницы животного мира, принимает всюду человеческое строение. Итак, на всех мирах нашей системы живут человечества, которые походят друг на друга; за исключением, конечно, частичных отличий, обусловленных местными причинами: климатом, плотностью воздуха, более или менее сильным воздействием солнца и т. д. По внешнему виду, мы с вами очень мало отличаемся друг от друга и, только анатомически изучая наш организм, вы увидите различие, например, в строении органов дыхания, зрения и проч. Впрочем, у нас будет еще время поговорить об этом. Для не-посвященных вы представите из себя только человека маленького роста, более белого и нежного, чем обыкновенные смертные. Словом, в их глазах, вы будете простым капризом природы. А теперь пойдемте обедать! Вам надо будет еще привыкать к нашей пище и атмосферным условиям. Не судите по здешнему воздуху, который искусственно приноровлен к вашим земным легким, — весело закончил Сагастос, увлекая своего собеседника.
Князь и Сагастос вышли из башни и, пройдя несколько длинных коридоров, очутились на большом дворе, крытом стеклянным куполом.
У Андрея закружилась голова, и он почувствовал какое-то давление. Следивший за ним Сагастос поддержал его и дал понюхать флакон, который вытащил из-за пояса. Мало-помалу это болезненное состояние стало проходить, хотя медленно. Князь почувствовал себя лучше, когда они, пройдя двор, вошли внутрь здание. Сагастос ввел Андрея в отдельную комнату, дверь которой закрыл за собой, и поставил на стол откупоренный флакон.
— Наш воздух еще слишком сильно действует на вас, — сказал он, видя что на щеках Андрея снова появился румянец. — Вам придется еще несколько дней пробыть здесь, а за это время вы постепенно привыкнете. Вот ваше помещение, — прибавил Сагастос, открывая дверь и вводя князя в большую, выходившую
Окна и двери были закрыты темно-синей драпировкой; гладкие стены сделаны были точно из фарфора; мебель, — очень простая, низкая, но удобная, — была из какого-то белого, похожего на серебро металла. Груда подушек служила постелью. Полки, приделанные к стене, были уставлены толстыми свитками и связанными пакетами, по-видимому, тонких металлических листов.
— Как? Вы уступаете мне свою собственную спальню? — спросил сконфуженный Андрей.
— Нет, моя комната и лаборатория помещаются на другой стороне нашей общей залы, — ответил Сагастос. — Каждый живущий в городе ученый имеет свое помещение, исключая учеников, которым полагается одна комната на троих.
— Следовательно, я нахожусь в городе ученых?
— Именно! За обедом я дам вам несколько подробных указаний относительно вашего помещения, — ответил Сагастос.
Он подошел к какому-то маленькому прикрепленному к стене аппарату, с клавиатурой, и нажал одну из клавишей.
Через несколько минут появился неуклюжий, но колоссального роста человек. Широкое, бледнооливковое лицо его носило какое-то животное выражение. Однако, несмотря на такую непривлекательную наружность, он оказался очень ловок, — проворно накрыл стол и, поставив тарелки, несколько флаконов, и блюда с хлебом и кушаньями, удалился.
— Это ваш слуга? — спросил Андрей.
— И да, и нет! Это — человек равнин. Он принадлежит к дикой расе людоедов, которые громадными поселениями живут на обширных болотах и в девственных лесах. Занимаются они звероловством и скотоводством, а к нам приходят продавать свои продукты, или искать работы. Они обладают необыкновенной физической силой, и очень ценятся, как работники, особенно в качестве каменщиков и носильщиков. Вообще, их нанимают на всякую черную работу. Люди эти отличаются верностью и честностью, а их женщины — незаменимые няньки для детей. Только с ними надо обращаться строго и наблюдать, чтобы не пробудились их аппетиты и они не переели друг друга; потому что высших рас они не смеют касаться.
Однако, у нас и у наших черных соседей такое угощение строго воспрещено и кого поймают, того немедленно казнят. Ну, а у себя дома, в их степях и лесах — дело иное; там у них свое правительство, которое снисходительно смотрит, если какой-нибудь молодчина отец семейства не устоит перед соблазном скушать свою супругу, престарелых родителей и даже кого-либо из детей, особенно когда потомство многочисленно. — фу! Какой ужас, — с отвращением заметил князь, садясь за стол и с любопытством разглядывая кушанья и посуду; осмотр этот поглотил все его внимание.
— Боже! Какое разнообразие овощей, и притом они так чудно приготовлены! Что за ароматичный соус! — восторгался князь, пробуя одно из блюд. — Право, просто не верится, что я нахожусь на другой планете!
— Но почему же нам не есть, раз Бог наделил нас желудками, а обжорство процветает на всех мирах, уверяю вас! — ответил смеясь Сагастос.
— Вот, вы сейчас упомянули про Бога. А верят в Него у вас? Есть у вас здесь святые, невидимые покровители, храмы? Ответьте мне, если только мой вопрос не покажется вам нескромным!
— Нисколько! Поклонение неисповедимой, творческой силе, создавшей вселенную, это — исконный закон, который царит всюду, где только живут мыслящие существа. Люди всегда преклоняются перед силами невидимыми, которых боятся и обоготворяют. Это — силы добра или зла, царящие там, куда людей бросает смерть; а вы сами понимаете, мой друг, что этот непоколебимый закон превращения и обновления действует всюду, где появляется жизнь. Но для живого смерть — ужасна! Он страшится, дрожит перед разрушением своей телесной оболочки и ищет силы и поддержки у божества. Из того, что я сказал, логически вытекает, что и у нас есть храмы, т. е. места, специально посвященные коллективной молитве.