На стальном ветру
Шрифт:
Она заказала кофе. Она подумывала о выпечке, но призрак и странный разговор в подъемнике отбили у нее аппетит. Она подумала, не начинает ли ей не нравиться Лиссабон.
Она принесла с собой свою книгу. Это была старинная на вид вещица в мраморном переплете. Внутри были страницы за страницами рукописного текста. Все ее буквы наклонились вправо, как поваленные ветром деревья. Чику заметила пропуск на одной странице и прикоснулась кончиком своей авторучки к пергаменту. Написанные чернилами слова сдвинулись с места, образовав пробел, в который она могла вставить пропущенное слово. В другом месте она вычеркнула две лишние строки, и текст по обе стороны от удаленного отрывка соединился сам собой.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, она подняла глаза.
В кафе вошли морские жители, вынудив владельца передвинуть столы и стулья, чтобы разместить их экзо. Они сидели свободным треугольником вокруг маленького низкого круглого столика, между ними дымился большой чайник с чаем.
Один из жителей моря встретился с ней взглядом. Она подумала, что это, возможно, был тот самый человек, который разговаривал с ней в подъемнике. Морской житель - теперь она подумала, что, скорее всего, это был мужчина - держал чайную чашку в своих пухлых серых пальцах и подносил ее к безгубой ране своего рта. Его глаза были немигающими черными пустотами. Акватик отхлебнул водянистый напиток из чашки. Он поставил ее на стол, затем тыльной стороной ладони вытер зеленое пятно со рта. Его кожа блестела, как мокрая галька. На суше они вечно втирали в себя масла и благовония.
Глаза акватика не отрывались от ее глаз.
Сытая по горло, Чику потребовала оплату и приготовилась уходить. Призрак испортил ей день, а теперь еще и морской народ испортил ей день. Она подумала о том, чтобы уйти, не сказав ни слова. Это было бы самым достойным поступком.
– Меня не интересуете ни вы, ни ваши морские обитатели, и мне наплевать на ваши дурацкие планы по колонизации Вселенной. И вы не знаете ни меня, ни мою семью.
– Вы уверены в этом факте?
– Определенно, это был тот, кто разговаривал с ней раньше.
– По правде говоря, вы проявляли определенный интерес к нам - Организации Водных Наций, Панспермийской инициативе. Это заставляет нас проявлять к вам интерес. Нравится вам это или нет.
За морским народцем, за другим окном, подвесной мост сверкал, как новехонькое ювелирное изделие. Серебристый комок восстановительного оборудования неделями медленно продвигался вдоль древнего сооружения, переваривая и обновляя металлические детали, которые были почти такими же старыми, как сама Санта-Хуста. За этой деликатной работой, возвышаясь над мостом на своих нелепых ногах-ходулях, наблюдала пара Производителей, похожих на богомолов.
– Нравится мне это или нет? Кем, черт возьми, вы себя возомнили?
– Я Мекуфи. Вы изучали нашу общественную и частную историю - почему вы проявляете такой интерес к прошлому?
– Это не ваше дело.
– Это мир, за которым ведется наблюдение, - строго сказал Мекуфи, как если бы кто-то объяснял ребенку какую-то чрезвычайно простую вещь.
– В мире, за которым ведется наблюдение, все касается каждого. В этом-то все и дело.
Туристы прогуливались по зубчатым стенам далекого замка. Вдоль берегов Тежу киберклиперы причаливали к берегу после трансатлантических переходов, элегантные гладкие паруса трепал сильный речной бриз. Дирижабли и аэролеты скользили под облаками, разноцветные, как воздушные шары.
– Что бы вы знали о мире, за которым ведется наблюдение? Вы даже не являетесь его частью.
– Его влияние распространяется на наши владения больше, чем нам бы хотелось. И мы хорошо умеем обнаруживать поисковые запросы данных, особенно когда они касаются нас.
Странный обмен мнениями начинал вызывать интерес у других клиентов кафе. От такого внимания у Чику мурашки побежали по коже. Ей здесь нравилось. Она наслаждалась анонимностью.
– Я историк. Вот и все.
– Пишете частную историю клана Экинья? Юнис Экинья и все такое прочее? Джеффри и слоны? Пыльные события двухсотлетней давности? Это то, что написано в вашей книге?
– Как я уже сказала, в любом случае это не ваше дело.
– Что ж, это категорическое отрицание.
Двое других издали похожие на лягушачье хихиканье звуки.
– Это домогательство, - сказала Чику.
– Как свободная гражданка, я имею право наводить любые справки, какие пожелаю. Если у вас есть проблемы с этим, обсудите их с Механизмом.
Мекуфи успокаивающе поднял руку.
– Возможно, мы были бы в состоянии помочь вам. Но нам понадобится некоторая... скажем так, взаимность?
– В чем мне нужна ваша помощь?
– Для начала, с призраком - с ним мы определенно можем вам помочь. Но сначала нам кое-что нужно от вас.
– Мекуфи полез в сумку своего экзо и вытащил тонкую деревянную коробочку, в которой могла бы храниться коллекция карандашей или циркулей для рисования. Мекуфи отодвинул небольшую задвижку и выдвинул внутреннее отделение. Оно состояло из дюжины обитых войлоком перегородок, в каждой из которых располагался цветной шарик размером со стеклянный глаз. Его рука неуверенно скользила по шарикам. Они были самых разных бледных цветов, сверкающие и кружащиеся, за исключением одного сзади, который был либо очень темно-фиолетовым, либо чисто черным.
Он остановился на сфере из янтаря с огненными крапинками. Он зажал ее между пальцами и закрыл глаза. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы получить чистую формулировку и выполнить необходимое назначение.
– Возьмите мою пылинку, - сказал Мекуфи.
– Я не...
– начала Чику.
– Возьмите мою пылинку.
– Мекуфи положил янтарный шарик ей на ладонь и сомкнул пальцы вокруг шарика.
– Если это убедит вас в моих основных благих намерениях, будьте у Памятника открытиям не позднее десяти часов завтрашнего утра. Затем мы посетим побережье Атлантического океана. Всего лишь небольшое приключение - вы вернетесь как раз к чаю.
Педру Брага тихо напевал себе под нос, чистя щетки. В его мастерской пахло лаками. За этой остротой скрывался стойкий привкус древесной стружки, опилок, дорогих традиционных смол.
– Сегодня со мной случилось кое-что странное, - сказала Чику.
– Странное в каком смысле?
– Это связано с призраком. Только еще более странное. Я встретила жителя моря. По имени Мекуфи.
С голых стропил потолка свисали гитары в разной степени сборки, зацепленные за грифы. Некоторые из них имели лишь зачаточные очертания, ограниченные изгибами, похожими на трещинки. Другие были почти закончены, за исключением нанизывания струн или последних штрихов декоративной работы. Это была сложная, сбивающая с толку работа, но гитары продавались хорошо. В мире, в котором сборщики и Производители могли изготовить практически любой артефакт почти бесплатно, несовершенство было в почете.