На стальном ветру
Шрифт:
Чику задалась вопросом, должна ли она воспринять это как хорошую новость.
– Может быть, ты добьешься помилования.
– При Су-Чун? Я никогда не думал, что скажу это, но это почти заставляет меня желать, чтобы Утоми все еще был главным.
– Я слышала, Су-Чун не хочет говорить о замедлении.
– Это еще мягко сказано. Мы всего в шаге от того, чтобы даже упоминание об этом стало преступлением. Действия, противоречащие общественному благу, разжигание страхов, распространение безответственной идеологии и так далее. Идея настолько опасная, что не подлежит обсуждению. Я думал, мы похоронили всю эту чепуху еще в Средневековье.
–
– Но сейчас мы далеко от дома.
– Но ты хочешь услышать самое смешное? Что бы Су-Чун ни говорила публично, какие бы законы она ни применяла, всегда что-то происходит за кулисами.
– Например, что?
– Автократические правительства - мастера самопротиворечия. Они говорят одно, делают другое. Вот пример. Су-Чун подавляет все общественные дебаты о замедлении скорости, прекращая исследовательские программы левых, правых и центристов - даже те, которые были полностью законны в соответствии с постановлениями "Пембы". В то же время, совершенно очевидно, что проводятся подпольные исследования именно в тех областях, которые запрещены законодательством Су-Чун.
– В этом нет ни малейшего смысла.
– Добро пожаловать в политику.
– Но зачем ей это делать? У нас уже были исследовательские направления - зачем ей объявлять их вне закона, а потом тайно запускать снова?
– Очевидно, чтобы выслужиться перед другими голокораблями. Чтобы было видно, что вы поступаете правильно, ведя дела, как обычно, за кулисами. Потому что втайне, в глубине души, Со-Чун Ло напугана до усрачки. Так и должно быть.
– Это всего лишь предположение.
– Хотел бы я, чтобы это было так. Время от времени я встречаю этих... посетителей. Они всегда гражданские лица, и никто никогда не утверждает, что действует от имени Ассамблеи. Они говорят, что они юристы или журналисты, работающие над тем, чтобы выстроить дело в мою защиту. Чтобы помочь мне, им нужно больше подробностей о том, что произошло в Каппе. Так что, конечно, мне приходится отвечать. Однако постепенно разговоры начинают принимать необычный оборот. Странные непоследовательности приводят к подробным вопросам, касающимся физики или математики, как будто это и было целью их визита с самого начала. И могли бы вы сказать, что ваши проблемы возникли из-за неправильного расчета поперечного сечения захвата, из-за того, что вы не учли все члены третьего порядка? Что-то в этом роде.
– Не понимаю. Зачем им это делать?
– Потому что там что-то происходит, и у них нет ответов на все вопросы. Или на какой-то из них, по правде говоря. И, конечно, я подыгрываю, потому что, несмотря на то, что меня используют, это развлекает меня интеллектуально.
– Травертин перенес свой вес на стул.
– Уловка совершенно прозрачна - они не пытаются выстроить доводы в мою защиту. Они пытаются повторить мой эксперимент.
Чику усвоила это. Даже учитывая циничную предрасположенность Травертина, в этом был неприятный привкус правдоподобия.
– Возможно, ты придаешь слишком большое значение нескольким невинным вопросам.
– А я нет. И это объясняет, почему они так стремятся помешать мне совершить самоубийство - я все еще полезен для них.
– Хорошо. Предположим, ты это не выдумываешь и не воображаешь, и действительно что-то происходит, с разрешения Су-Чун или без него - неужели это действительно так ужасно? Возможно, тебе не нравится ложь, но, по крайней мере, это означает, что кто-то наконец-то воспринимает все это всерьез.
– Мы все еще можем опоздать.
– Но, конечно, лучше что-то делать, чем ничего не делать, даже если это тайно. Кто знает - возможно, они найдут практическое применение всему, что обнаружат, задолго до того, как мы придумаем, как замедлить движение чего-то столь масштабного, как "Занзибар".
Травертин смотрел на свои руки, костяшки которых были ободраны от какого-то физического труда, но теперь он резко поднял взгляд.
– Например, что?
– Я не знаю, - сказала Чику, чувствуя себя так, словно ее мысли были написаны на внешней стороне ее кожи, прокручиваясь, как лента новостей.
– Корабль или что-то в этом роде.
Долгие мгновения они просто смотрели друг на друга, отмеряя время по тиканью черного браслета, и каждое биение напоминало Травертину о вынужденной смертности.
– Ты, должно быть, задавалась вопросом.
– По поводу чего?
– Вот почему я никогда не использовал это нарушенное обещание против тебя. У тебя всегда были принципы, Чику - мне было странно, когда они так быстро покинули тебя. До меня дошли слухи, что Утоми шантажировал тебя, чтобы ты проголосовала, что если бы ты пошла против вердикта большинства, тебе бы никогда не предоставили право на сон.
– Травертин теперь изучал Чику с особой проницательностью.
– Это меня никогда не устраивало - опять эти твои принципы. Спячка много значила бы для тебя, но достаточно ли, чтобы отказаться от обещания? Это не та Чику, которую я знал.
– Мы все меняемся.
– И ты так сильно изменилась, что была готова нарушить обещание и рискнуть быть разоблаченным мной?
– Я рада, что за последние сорок лет у тебя было что-то настолько значительное, что занимало твой причудливый мозг.
– Да, и раз уж мы затронули эту тему... почему именно сорок лет? Публичные файлы прозрачны, знаешь ли, даже для такого изгоя, как я. Вам с Ноем и детьми было даровано шестьдесят лет, а не сорок, так что же привело тебя сюда так скоро?
– Я просто умирала от желания вспомнить с тобой о старых временах.
– Держу пари, так оно и было. Но давай на мгновение изменим ситуацию. Ты когда-нибудь задумывалась, почему я не обнародовал карту, программное обеспечение-сфинкс, всего, что находится под камерой Каппа?
– Тебя бы осудили за то, что ты не раскрыл это сразу же, как только обнаружил.
– Справедливое замечание, но, учитывая, что меня уже судили за то, что я стал причиной смерти двухсот четырнадцати человек, ты серьезно думаешь, что я потерял бы сон из-за этого? Будь честна, Чику - они не могли наказать меня сильнее, так что я терял, рассказывая им остальное? Они уже решили, что смертная казнь - это слишком большая доброта.
– Хорошо, я сдаюсь.
– Я не использовал эту информацию против тебя, потому что хотел посмотреть, каким будет твой следующий шаг. Я решил сыграть в долгую игру: прими мое наказание, стань тем, во что я превращаюсь, и посмотри, что произошло. Я наблюдал за тобой сорок лет, ожидая, что что-то произойдет. А теперь ты вышла из спячки, без своей семьи, и не выглядишь счастливой - я не могу не задаваться вопросом, почему.
– Может быть, я недовольна тем, что ты находишься на моей кухне. Может быть, я недовольна тем, что за сорок лет, проведенных во сне, мы так и не приблизились к замедлению. Может быть, я несчастлива, потому что мне почему-то кажется, что это все моя вина, как будто я виновата в твоих бедах.