На стороне мертвецов
Шрифт:
— Аррррау-ррр! — кабина паротелеги рывками выдвигалась из-за плеча, вползая в поле зрения Мити. Человек на облучке крутанул руль вбок. Железная кабина ринулась на них, а Митя снова заставил автоматон прыгнуть. Копыта мелькнули в воздухе, вынося автоматон из узкой щели меж паротелегой и стеной деревьев…
Внизу, под брюхом паро-коня, что-то звучно лопнуло, передние ноги автоматона провисли, а во все стороны ударил пар.
— Держи-и-ись!
Раз — обеими ногами педали до упора! Автоматон вскидывается, упираясь в землю только задними копытами. Два — верхние рычаги на себя, обвисшие передние копыта болтаются в воздухе. Долю мгновения автоматон балансирует
Возница паротелеги кубарем катится с облучка… Скрежета железа, визг, звон в ушах…
Бабах! Бах-тарарах! Под навалившимся на паротелегу автоматоном что-то взорвалось — пар вокруг, пар везде, Митя больше не видел врага — между ними стена пара, не видел Зинаиду за спиной — лишь слышал ее визг, не видел даже собственных рук. Только почувствовал, как провисшие было рычаги снова встретили сопротивление и вцепился в них с удвоенной силой. Рывок! Паро-конь с натугой, со скрежетом, снова встал на дыбы. Еще рывок… передние копыта ударили в дорогу, на миг ноги вороненого скакуна подогнулись, чуть не вытряхнув седоков, но тут же привычно спружинили и… припадая то на одно копыто, то на другое, паро-конь поковылял прочь от искалеченного врага, а сзади… сзади только шипение пара и тишина… Мотор паротелеги молчал… молчал… молчал… Стучали копыта искалеченного автоматона — дзанг-дзанг, дзанг… диги-дзанг…
Митя сорвал треснувшие гоглы. Оглянулся. Сплошное густое белое облако. В глубине его вспыхнул лепесток огня. И тут же опал. И снова — шипение и пар, пар и шипение…
— Надо… посмотреть… что с ним… — выдохнула сзади Зинаида, и только тогда Митя понял, что она больше не кричит.
Дзинг-дзанг… автоматон по инерции отъехал еще на пару шагов и встал. Митя извернулся в седле…
В облаке пара мелькнул темный силуэт…
— Вжжжиу-дзанг! — вылетевшая из парового облако пуля смялась об борт автоматона, заставляя Зиночку снова взвизгнуть.
Плащ взлетел крыльями нетопыря и из облака пара вылетел незнакомец… И впрямь незнакомец: смуглый, чернявый, немолодой…
Митя уставился на него, глупо приоткрыв рот — это кто еще такой? Он ведь был уверен, что за ними гонится Алешка! Все как в прошлый раз, когда младший Лаппо-Данилевский бежал из дома Бабайко: плащ, паротелега… Но этого человека он не знал!
Кривая улыбка словно расколола смуглое морщинистое лицо незнакомца и… он вскинул паро-беллум на вытянутых руках.
— Ложись! — гаркнул Митя, сам пригибаясь к рычагам. Визжащая Зиночка сложилась чуть не вдвое, норовя забиться под сидение.
Словно живой паро-конь прыгнул вперед, чуть не свалился, когда нога подогнулась, но устоял и вихляющейся рысью поскакал вперед.
— Бабах! Бабах! — рявкнуло сзади, с громким «дзанг» пуля отрекошетила от зада паро-коня. — Бабах! — следующая ударила в дорогу сразу за автоматоном, незнакомец заревел и размахивая паро-беллумом, побежал за ними!
— Убью! — орал он. — Пхагэл тут о дэл! Смерть тебе!
Автоматон окутался паром и стремительно рванул вперед.
Незнакомец стоял на дороге, потрясая ружьем над головой и пронзительно орал:
— Убью, убью! Тут за суш тут за чинава![1]
Дорога вильнула, и он пропал из виду, а автоматон скакал безжалостно встряхивая седоков, скрепя и качаясь, будто вот-вот развалится.
— По этой дороге… мы к городу… вернемся? —
— Д-да! — прокричала в ответ Зина и вдруг спросила. — А к лоцманам… не поедем? На прогулку… На лодочках кататься… — и вдруг истерически захохотала, взвизгивая и разбрызгивая со щек слезы.
Митя покосился на нее через плечо… сбавил ход автоматона — совсем останавливать не рискнул, вдруг потом не заведется! — перегнулся в седле и… Сгреб Зинаиду в охапку и впился в мокрые губы поцелуем. Почувствовал привкус крови от ее искусанных губ. Соли от слез. Дорожной пыли… и прижал ее к себе еще крепче, вглядываясь в огромные, испуганные глаза… а потом в этих глазах вдруг мелькнуло осмысленное выражение… и Зинаида забилась, судорожно мыча и упираясь ему в грудь ладонями. И только тогда он отпустил ее, шумно выдохнул, и взялся за рычаги.
— Вы… очень отважная девушка, Зиночка. — наконец сказал он. — И находчивая. Как вы гаечный ключ швырнули! — он вдруг сам хихикнул и тут же подавил смешок, боясь сорваться в такую же дикую, с визгом, истерику. А ему уж как-то вовсе не к лицу… не comme il faut.
— Поэтому мне, такой замечательной, вы не пощечину отвесили, а… поцеловали? — раздался сзади то ли возмущенный, то ли… смущенный голосок Зиночки.
Митя только улыбнулся, по-прежнему не оборачиваясь.
— Не делайте так больше. — явно стараясь подражать Антонии Вильгельмовне, строго сказала она. — Это неприлично.
— Так — не буду. — немедленно согласился Митя.
— Ах, ну какой же вы… — досадливо начала она и замолчала. — Тот человек, он… — голос ее вдруг наполнился запоздалым ужасом. — Он ведь не хотел нас убить? Или… хотел? Но за что?
Митя оглянулся на пустую дорогу. Посмотрел вперед. Пошевелил рычагами — слушаются пока, но… что дальше? Как теперь чинить автоматон? Безумные мысли, точно пчелиный рой в грозу, всю погоню прятавшиеся в глубинах разума ожили, зажужжали, закружились, затмевая дорогу, настойчивый Зиночкин голосок, настырную боль в боку, в груди и в сведенных до судороги руках.
Паротелега рядом с домом Лаппо-Данилевских… Урусов, малокровный из Симарглычей, повелителей зверей, тоже в доме Лаппо-Данилевских… Анна Владимировна, спрашивающая, куда они собрались… И единственная дорога, ведущая из поместья Лаппо-Данилевских к этой… как ее… Лоцманке!
— Митя! — сквозь забытье пробился испуганный голосочек. — Вы меня слышите? Вы… что с вами?
— А скажите, Зиночка… — он посмотрел на девушку, но ей показалось — что сквозь нее: глаза его были неподвижные, темные и… такие страшные, что еще немного и Зиночка бы с воплем вылетела из седла и кинулась бежать обратно по дороге, прямиком к сумасшедшему на паротелеге — в тот момент он показался ей безопасней, чем спасший ее Митя! — Именины Анны Владимировны… вы на них были?
— Мы… нет. — зябко обхватывая себя руками за плечи и уговаривая не глупить — это же Митя, что в нем может быть страшного? — пролепетала она. — Мы же барышни… незамужние… а она — разведенная… Матушка специально с нами еще на несколько дней в имении осталась, чтоб не ходить. А батюшка, тот раньше уехал, он был, да… У них с Иван Яковлевичем дела, неловко отказать…
— А не рассказывал ли вам батюшка… Цыгане, которые народ увеселяли… у них медведь был? — и посмотрел на Зинаиду прямо и пристально, что та только сдавленно пискнула и… судорожно кивнула. А потом чуть не заорала в голос, глядя на жутковатую улыбку, расцветшую на Митиных губах. Словно из разверстой могилы восставший умрун ухмыльнулся ей, прежде чем впиться клыками в горло.