На струе
Шрифт:
– И что, никто не приходит помогать?
– спрашиваю я.
– Приходит раз в неделю девочка из социальной службы, милая такая, такая же молодец, как и вы, сыночки, - отвечает бабулька.
Мы идем некоторое время молча.
– Раньше вот по другому было, - говорит старая, - когда мы жили во время войны в Казахстане, так дети лет по семь-девять сидели возле подъезда и ждали, как подойдет старый человек с сумками, они тут же их подхватывали и помогали донести…без денег, просто так.
– Ага, киваю я.
Мы подходим к улице Горького.
–
– Ой, спасибо сыночки, ставьте тут, я передохну, может еще кто-то поможет, - говорит бабулька.
– Хорошо, до свидания, - говорю я.
Стомп что-то бормочет.
– Спасибо вам, сыночки.
Мы уходим.
– Ипаная старуха, - шипит мудак Стомп.
Я со всего размаха бью ему в нос.
– Бля, ты чего?
– испуганный урод хватается за кровоточащий нос.
– Не говори, блядь, так про старых, - отвечаю я и иду вниз по Горького.
"Бля, бля", - слышу сзади сопение вонючего урода.
"…свет во мне гаснет…" (Ира)
Как он мог?
Не знаю. И что теперь?
Да ничего! Ничего! Даже если тот, кого считаешь единственным, надежным и искренним другом приходит только затем, чтобы в тебя кончить, то что? Ни хрена! Если мать считает меня дурой из-за того, что еще не вышла замуж, не нашла себе какого-нибудь дико, серьезного мужика в очках и с галстуком, что я человеческий мусор.
Что для нее любовь? Наверное, это машина, дача и счет в банке одновременно. Как бы она радовалась, если бы мы, да с детишками, да к ней! Зачем это мне? Кого смогу вырастить я, не желающая еще жить для других? Я ненавижу, когда она тычет меня рылом во все это дерьмо. Она просто не может понять, что я хочу просто нормально пожить, не взваливая на себя всей бытовухи. Почему она считает, что это моя самая святая обязанность?
А Диме было мало всех тех шлюх, с которыми он тусуется? Значит, и ему я со своей дружюбой не сдалась, раз наплевал на тот барьер, который мы с ним договорились не переступать. А кто меня вообще уважает в таком случае? Ни одной подруги, ни парня, ни хрена.
Но, почему я ругаю его? Разве не я позволила ему? Разве я не хотела его в тот вечер? Кто вел себя вчера так, чтобы дать понять, что я готова? Зачем мне это было нужно? И было ли?
Мне было хорошо с ним той ночью, но, я променяла нашу дружбу, на десяток первоклассных оргазмов, кто я, после этого?
Могу ли я винить его в том, что он не уважает меня, если я сама…сама…обычная шлюха…идущая на поводу у собственного влагалища.
Теперь и Димки для меня нет. У всех свои заморочки, а я всюду не удел, так поболтать минут десять - и вали отсюда, не до тебя нам. Наплевать в душу, кончить в меня - все, уебывай.
Я ненавижу свой институт, тех людей которых я вижу, родителей и знакомых. Я просто патологически не могу быть счастливой, да и вообще… Я никогда не смогу быть как другие, может и не… …А почему нет?
Достаю из шкафа отцовскую бритву. Папа узнал, что мама ему изменила, сел в машину и сбросился
Как раз наполнилась ванна. Хотела помыться, но теперь планы другие. Снимаю халат ложусь в воду. Вспоминаю папу и как его потом хоронили… Он синий был, а его покрасили немного… И руки белые были, а глаза закрыты. И меня тоже будут хоронить… Больше ни лекций, ни разговоров ни о чем… ни проблем и ругани с мамой… хорошо…
Я с силой провела бритвой по запястью. Острая боль обожгла руку, но не так сильно, как я думала. Я постаралась засунуть порезанную руку поглубже в воду, но что толку? Розовый оттенок воды усиливался с каждой секундой. Я стала смотреть в потолок. Самое страшное это ощущение дикого страха перед физиологическими процессами организма. Мне хочется содрать с себя тело, словно жутко тесный и толстый скафандр. Невольно все мои мысли сосредоточены на крови, сильными толчками вырывающейся из порезанных артерий.
Я… не знаю. Я не знаю что теперь… В конце концов, то, что Дима засунул в меня свой член это можно было бы пережить… Но я не переживу! Я уже умираю! Я совершила самоубийство, но пока не умерла. Я уже убила себя. В данный момент я умираю. С каждой секундой все больше.
Мне страшно, безумно страшно. Я, кажется, плиту не выключила. Да! Что же, вдруг она… Как же тогда… Надо бы пойти… Я выключу, а там, потом, гнлядишь… может перебинтую… поздно… уже все… Я хочу пошевелить телом, но оно уже не подчиняется, только бешено работающий мозг еще сохраняет способность жить, это последний очаг жизни. Моей… Последний…
С огромным трудом переваливаюсь через край ванной. Господи! Какая страшная вода! Бардовая, словно немного сизая - это сама смерть я уже купаюсь в смерти, она меня… не отпустит. Падаю на пол, вокруг кровь. Хлещет из раны, в глазах круги, а потом темнеет… Телефон… Я хочу вызвать скорую… Руки скользят по залитой кровью плитке… …и мама как будто мне смотрит в глаза… говорит, что я хорошая была… и что бабушка скоро приедет… и еще…
Скорую! Я ничего не вижу, это тело уже не мое. Одна душа… Душа?.. …глотаю темноту захлебываясь… и сознание, растворяясь в крови, вытекает на кафельный пол… …свет во мне гаснет…
Съем. Часть вторая. (Стомп) Интернет-кафе. Уже ночь. Я под пивом. Совсем недавно вмазался. Всего каких-то минут двадцать. Просто пошел в туалет и вогнал себе в вену еще пару кубиков. Чувствую себя нормально. Дыхание ровное.
Сейчас я сижу в одном из этих секс-чатов. На дворе глубокая ночь, ну, часа три уже. Все чуваки и чиксы, которые зависают в подобных чатах с целью подрочить, уже давно спят и видят десятые сны, поэтому, сейчас тут пустынно. Вернее, я один сижу. Параллельно я лажу по разным сайтам, картинки разные смотрю, периодически заглядывая в окно чата. Рядом стоит бутылочка пивка. В очередной раз клацаю мышкой по окну чата, оп-па, кто-то пришел. /к нам приходит Анютка.