На стыке времён
Шрифт:
– Так вот если этот не очень хороший человек подкладывал предназначенные для людей таблетки, мурвокам, то ученые здесь уж точно не причем.
– Да, если это именно те таблетки, если это та самая аптечка, если, если… Не многовато ли “если”?
– На моей планете говорят: “Сомнения в пользу обвиняемого”, - Григорий заговорщически подмигнул старцу. Тот тяжело вздохнул.
– Ну что, папочка, я смотрю, ты совсем растерялся?
Перед ним стояла Оксана. Весело улыбающаяся, с ямочками на щеках и вздорной искринкой в глазах подернутых лукавством. Она была совсем рядом, но Григорий почему-то прекрасно
– Оксаночка, здесь кто-то крутит со временем. Черт голову сломит, что происходит…
– Я не про то. Сначала Нору охаживал, теперь за Берту принялся? Так ты у меня скоро профессиональным ловеласом заделаешься.
– Нора погибла, а Берта… Она тоже имеет свое право на счастье…
– Ага, - игриво заметила Оксана.
– И это ее счастье - ты. Не боишься, что я расскажу обо всем маме?
– Маме… - Григорию вдруг стало беспричинно страшно. Он вспомнил, что его родные погибли.
– Я помню о вас, я ищу, я найду вас, чего бы это ни стоило.
– Конечно, - Оксана подняла руку вверх и медленно оторвалась от земли. Уже паря на высоте метров трех, она послала ему воздушный поцелуй и пропала.
– Оксана!
– закричал Григорий, но его голос сорвался на тягостный шепот.
– Я найду вас! Верь мне, я не забыл и никогда не забуду вас!
– Тише, тише, - по разгоряченному лицу Григория скользнула мягкая прохлада.
– Тебе приснился страшный сон?
Он открыл глаза. Это была Берта. Она нежно гладила его и тихонько что-то нашептывала.
– Нет, мне приснился хороший сон.
– Ты был вместе со своими?
– Да.
В комнате было темно. Даже если сейчас было утро, то такое раннее, когда солнце даже и не думает появляться из-за горизонта. Но сон почему-то прошел.
– Ты хочешь, чтобы я ушла?
– Нет, - Григорий притянул Берту к себе и прикрыл глаза.
Сейчас время текло одновременно и быстро, и медленно. Ожидание обещанного знака об уходе черной смерти занимало в последнее время все думы Григория. И именно это ожидание превращало течение времени в неторопливую надоедливую улитку, в то время как часы, которые он теперь не снимая носил на руке, с неумолимой жестокостью показывали ему, как быстро истекает срок, отведенный ему в качестве форы. Если верить хронометру, до перехода Оксаны и Олины на РТ-308/4 оставалось меньше месяца. Хотя в это и слабо верилось.
Теперь, когда катамаран был окончательно построен и даже опробован в озере, работы больше не было. Григорий по-прежнему ходил с молодежью охранять купальщиц, а в свободное время разбирал вместе с Ценной аптечку.
Оказалось, что этот, в общем-то достаточно грамотный и просвещенный народ, не знает грамоты. Приходилось по нескольку раз зачитывать описание лекарств из инструкции, чтобы Ценна смог все досконально запомнить. Так проходили часы. Григорий читал, лекарь тут же описывал местные растения со схожими лечебными свойствами. Когда же дошли до обеззараживающих средств, Ценна с хвастовством, присущим лишь молодым, заявил:
– Знаешь, кто нашел средство против мимозы? Я!
Григорий недоверчиво посмотрел на своего разухарившегося собеседника, и тот принял
– На самом деле все просто. Я поймал мышь и бросил ее в мимозу. Осталось только проследить, как она будет лечиться. Вот она и вывела меня на тот самый лотос, которым мы сейчас и пользуемся. Как тебе?
– Так просто? Как все гениальное…
– Конечно, просто. Правда, первая мышь убежала, еще несколько сдохли, но затем я пронаблюдал несколько исцелений, прежде чем рискнул обжечься мимозой сам.
– Ты поставил эксперимент на себе?!
– А ты бы привлек к этому кого-то еще?
– вторя обескураженному голосу Григория, ответил Ценна.
– Конечно, на себе.
– Я думал, что эти знания достались вам от Отцов.
– Фурий говорит, что большинство знаний, что мы приписываем отцам, на самом деле появились значительно позднее. И только для придания им весомости мы приписываем их Отцам. Я был еще совсем маленький, когда старец учил меня удивляться всему необычному и искать на это самые обычные ответы. Может быть, и мое знание про лечебный лотос тоже когда-нибудь припишут Отцам. Лично я не против.
Григорий удивленно смерил взглядом этого паренька, у которого даже не до конца выросла борода, и которому он только что с некоторым превосходством объяснял действие препаратов.
– Ты очень умен, от такого должны быть очень способные дети. Ты обязан иметь подружку. Почему ты не женишься?
– У меня была жена и ребенок, - с какой-то младенческой непосредственностью и в тоже время грустью ответил Ценна.
– Они погибли. Сколько раз было говорено, что нельзя ходить в купальню без охраны. Но они поперлись. И, как назло, мурвок. Другие девчонки успели сбежать, а мои… В общем, мурвок их растерзал. С тех пор я один. Но ведь и ты, когда пропала твоя семья, тоже долго не мог оправиться? Ты рассказывал.
– Да. Но сейчас у меня с этим более-менее… Или ты тоже осуждаешь меня?
– Я?! Тоже тебя осуждаю? Кто тебя осуждает? Насколько я знаю, здесь тебя никто не осуждает.
– Нет, ничего. Это я сам себя…
Григорию вспомнилась Оксана. С ехидной улыбочкой. Или все же не ехидной, а просто улыбкой?
– Вузелла, Вузелла!
Вокруг Григория беспорядочно метались люди. В мгновение ока обычно сонная в полдень деревня пришла в хаотичное движение. Столько народа за один раз здесь было разве что во время праздника мены, а люди все прибывали, из леса возвращались охотники, рыбаки, собирательницы ягод, и во всем этом, казалось бы, бессистемном беге по кругу Григорий вдруг увидел какую-то общую для всех единую цель. На самом деле хаоса не было, это было похоже на состояние тревоги в силах быстрого реагирования, когда каждый знает свою задачу, исполняя ее четко и в срок.
– Что случилось?
– Вузелла!
Григорий подбежал к ограде деревни, залез на одну из приставленных лестниц и выглянул наружу. Километрах в трех над лесом поднималось бесформенное темное облако. Неторопливо меняя свои очертания, оно медленно ползло в сторону деревни. Чуть ближе, в просветах деревьев, мелькали человеческие фигурки, спешащие вернуться в селение, но скорость их передвижения почти равнялась скорости облака, и было очень большое сомнение, что отставшим охотникам удастся опередить опасность на сколько-нибудь приличное расстояние.