«На суше и на море» - 60. Повести, рассказы, очерки
Шрифт:
Кусты и бурелом настолько затрудняли наше продвижение, что к концу дня мы прошли только три-четыре километра и, порядочно утомленные, расположились на ночной привал. Мы хорошо поужинали птицей-лирой, и настроение у нас было довольно бодрое. Ночь выпала дождливая, что в это время года является здесь большой редкостью. Однако ветви древовидных папоротников, под сенью которых мы укрылись, образовали такой непроницаемый для дождя навес, что мы остались совершенно сухими.
На рассвете мы опять пустились в путь — снова стали продираться через густую чащу кустарника. Это сильно замедляло наше продвижение, и притом мы подымали такой шум
Только к концу дня мне удалось застрелить так называемую лесную куропатку. Эта птичка была значительно меньше вороны; не удивительно поэтому, что мы съели ее вместе с костями и чуть ли не с перьями.
На третий день наша добыча оказалась еще более скудной: всего лишь одна крохотная «канарейка» на двоих. Надо признаться, что и на эту дичь мне пришлось потратить более одного патрона, так как от голода уже начинала кружиться голова.
Мы все так же отчаянно продирались вперед через кусты. Казалось, этим зарослям не будет конца. Со всех сторон нас окружало беспощадно спокойное серо-зеленое море кустов, омывающее подножия колонн гигантских угрюмых эвкалиптов. Силы наши стали ослабевать. Время от времени Джек садился на землю и заявлял:
— Мы отсюда никогда не выберемся!
Но как это ни странно, именно уныние Джека помогало мне сохранять бодрость. Я словно чувствовал свою двойную ответственность за судьбы всей «экспедиции» и загорался твердой решимостью во что бы то ни стало вывести ее в населенный район. Я верил в компас и карту и знал, что Фю-майна должна быть недалеко. Однако я не знал, что самое худшее еще впереди.
На четвертый день кусты стали значительно ниже, и мы этому было обрадовались, но преждевременно: кустарник оказался переплетенным какой-то цепкой зубчатой травой, которая в короткое время изодрала в клочья нашу одежду и изранила в кровь наши тела.
— Тут нам и конец! — простонал Джек, — Ведь говорил я, что не надо было возвращаться обратно. Это и принесло нам несчастье.
Не обращая внимания на эту суеверную болтовню, я лихорадочно искал выхода. О дальнейшем продвижении через «пилу-траву» не могло быть и речи. Надо было, чего бы это ни стоило, двигаться к цели хотя бы в обход. На этом я и основал план дальнейших действий.
Меж кустов извивалось русло высохшего ручья. Кусты переплетались над узким «потоком», как бы протягивая Друг другу руки с противоположных берегов. Эта зеленая арка была гуще чем где-либо переплетена сетью страшной зубчатой травы, но зато под нею оставалось некоторое пустое пространство.
Чтобы облегчить себе продвижение, мы выбросили здесь все, что только могло быть сочтено «лишним». Даже наши дорожные одеяла, которые мы несли скатанными за спиной, показались нам непосильной ношей. Мне, конечно, пришлось расстаться со своим топориком, но ружье я ни за что не хотел оставить.
Ползком на животе мы стали пробираться вдоль высохшего ручья. Мой план заключался в том, чтобы добраться до довольно большого потока, обозначенного на карте под названием Ледяной Реки. Здесь мы могли бы идти вдоль берега прямо по воде и таким образом вырвались бы из цепких объятий душившего
Полуголые, с головы до ног измазанные глиной и грязью, с мутящимся от голода и усталости сознанием, мы, как два громадных червяка, извивались по дну ручья, отчаянно цепляясь за жизнь.
В этот день мы совершенно ничего не ели, но зато к заходу солнца в русле ручья появились струйки воды. Мы освежились и воспрянули духом, чувствуя, что приближаемся к цели. И в самом деле, еще засветло мы вынырнули из нашего зеленого туннеля и выбрались на берег Ледяной Реки, которая оказалась довольно многоводным потоком и вполне оправдывала свое название: это была кристально чистая холодная вода горных ключей.
Невеселым был наш первый привал на берегу реки. В подвешенном над костром котелке кипела чистая вода — ничего больше у нас не было.
— Не плохо бы теперь зажарить над огоньком хорошего гуся! — размечтался Джек, — Да с румяной картошечкой и с печеными яблоками.
— Зажарить бы лучше твой язык! — сердито оборвал я. — Если дело пойдет так и дальше, то нам скоро придется есть змей. Я читал, что в голодные годы туземцы употребляют их в пищу.
— Змей?! — в ужасе воскликнул Джек, — Я лучше умру с голоду, чем буду есть змей.
Я не стал спорить и принялся устраивать ложе из сухих листьев папоротника. Каждый из них был больше человеческого роста, и несколько таких листьев могли с успехом заменить нам наши брошенные одеяла. Измученные дневным переходом, мы быстро заснули.
Забрезжил рассвет пятого дня. Не то сквозь сон, не то наяву я услышал у себя над головой знакомый гортанный клекот «черного фазана». Я задрожал от горькой досады: ружье мое, как обычно разряженное на ночь из-за нелепой трусливости Джека, стояло поодаль прислоненное к дереву. Не станет же фазан ждать, пока я… Но клекот продолжался. Беспечная, нестреляная дичь сидела на ветке буквально в нескольких шагах.
Затаив дыхание, я осторожно подполз к своему ружью и зарядил его. Фазан был настолько близко, что стрелять с лежачего положения было невозможно. Я бесшумно поднялся на ноги и прицелился. Черная лоснящаяся птица УПРЯМО маячила под самым дулом моего ружья.
От слабости и волнения руки мои дрожали нервной дрожью. Я выстрелил. С резким криком черная тень метнулась у меня перед глазами и исчезла в чаще.
В бессильной ярости я швырнул ружье на землю и чуть не заплакал от досады. Разбуженный выстрелом Джек вскочил в ужасе и ошалело бросился в кусты, полагая, очевидно, что повторяется рассказанный им недавно случай о двух ночевавших в лесу товарищах. Мне стоило больших трудов успокоить его, и это помогло мне и самому успокоиться.
Густой кустарник по-прежнему теснился со всех сторон, и мы шли по колено в воде вниз по течению Ледяной Реки. Так мы, конечно, продвигались гораздо быстрее, но и тут не обходилось без препятствий. Время от времени мы наталкивались на свалившиеся поперек реки гигантские стволы поваленных бурей эвкалиптов. Такие преграды высотой до десятка метров были нам не по силам, и приходилось снова делать мучительный длинный обход через колючие кусты.
У меня осталось всего лишь два-три патрона. Промахнувшись с расстояния трех шагов по крупной дичи, я боялся тратить последние выстрелы на канареек. Но ничего другого нам не попадалось, и последние патроны шли в оборот. Опять за весь день нам достались на двоих чашка жидкого бульона и ничтожный комочек птичьего мяса.