На участке неспокойно
Шрифт:
Голиков взглянул на склоненную голову Войтюка. Было радостно, что человек снова обрел себя и что в этом была кое-какая заслуга и его, участкового уполномоченного. Он вышел из-за стола и, оглядев умолкнувших дружинников, уверенно проговорил:
— Правильно, Василий, от водки можно отучить1
— Надо объявить войну всем пьяницам, — засверкала карими глазами Рийя. — Давайте в парке организуем стенгазету. Не будем сидеть сложа руки. Мы же комсомольцы!.. Кто против, товарищи?
Абдулла Зияев махнул рукой:
— Ну, поехали…
— Что
Сказал сам Абдулла Зияев. Он был неплохой парень, этот Зияев. У него только не хватало организованности. Ему все время нужна была чья-нибудь помощь. Выросший в доме бабушки, доброй, слабохарактерной старушки, он не научился бороться с трудностями. Они пугали его, если рядом не оказывалось сильного друга. Нередко это приводило к печальным последствиям.
— Ничего я не струсил! Чего ты раскричалась? — Абдулла посмотрел на Рийю и тут же отвернулся. — Я с вами. Куда я один? Сергей Борисович, стенгазета, действительно, не помешала бы.
На улице раздались возбужденные мужские голоса. Участковый уполномоченный, не ответив Зияеву, быстро пошел к двери. За ним тотчас последовали Войтюк и Тамсааре. Абдулла сидел, не зная, где он больше всего нужен: здесь, в кабинете участкового, или на улице?
— Иди, иди, не морочь людям голову, — послышался грубый охрипший бас, когда Голиков открыл дверь.
В комнату, держа за локти Жана Мороза, вошли дружинники Пьянцев и Айтуганов. Он шел не сопротивляясь.
— Пьян, — коротко доложил Айтуганов.
— Как говорится, в дым, — подтвердил Пьянцев.
— Миф, товарищ старший лейтенант, — сонно посмотрел на участкового Мороз. — Я сегодня ни одной капли в рот не брал. Кстати, кого интересует моя исповедь?
— Кого? — вступила в разговор Рийя. — Ты скажи, когда перестанешь мутить воду? Ты же взрослый человек. Борода вон какая! Противно, хотя бы побрился… Ваня, ну почему ты пьешь?
Она впервые назвала Мороза его настоящим именем.
В ее голосе было столько искреннего сочувствия, что все невольно посмотрели на нее. Даже сам Мороз, как будто очнувшись, долго не сводил с нее маленьких, прищуренных глаз. Должно быть, к нему давно не обращались так. С ним больше шутили или ругались.
— Я не пью, Рийя, — грустно проговорил Мороз. — Кому это нужно? Нет, ты подожди, Рийя, я еще не все сказал.
— Ты же выпил, — она подошла к Морозу, постучала крепкими кулачками по его груди. — Выпил, Ваня?
— Да нет, Рийя, честное слово… Вы послушайте, что я сегодня открыл. — Мороз легонько отстранил Там-сааре в сторону и подошел к столу. — Понимаете, мне нужно было в девять часов прийти домой. У меня нет часов. Я подошел к одному гражданину и спрашиваю: «Товарищ, скажите, сколько времени?» Он посмотрел на меня так, как будто я свалился с луны, и говорит, что у меня звенит в горле. Правда, странный тип?
— Ну перестань, ну что ты! — попросила Рийя.
— Нет, я серьезно, — все больше расходился Мороз. — Так и говорит: «Звенит в горле». Я обращаюсь к другому товарищу, к Ивану Никифоровичу. Знаете отца терапевта Екатерины Мезенцевой? Он тоже посмотрел на меня и сказал: «У тебя, старик, звенит в горле»… Вот вы, товарищ старший лейтенант, скажите, который час?
Голиков взглянул на часы: было без десяти одиннадцать. «Опаздываю в кино, — забеспокоился он. — Катя заждалась, наверно. Еще подумает, что я не приду».
— Василий, — позвал старший лейтенант Войтюка. — Разберись во всем. Я возвращусь часа через два. Постарайся, чтобы в парке не было никаких недоразумений. Если что-нибудь случится, пришли за мной. Договорились?
— Договорились, — пробасил Войтюк.
Участковый вышел из комнаты.
Минут через десять стали расходиться и дружинники. Рийя Тамсааре уходила предпоследней. Уже у двери она услышала, как Мороз проговорил, гремя стулом:
— Пугают все, подумаешь! Кому это нужно? Лучше бы делом занимались… Чего ты мне скажешь? Воспитывать начнешь? Зря будешь стараться. Я воспитанный: книжки читаю…
Рита Горлова мотыльком выпорхнула из-за высоких кустов акации, едва дружинник, ходивший в кинотеатр за билетами, отошел от Голикова. Она словно специально ожидала его, сразу затрещала, как сорока:
— Сережа? Добрый вечер! Ты один? Какая чудесная погода. Правда? Луна…
Луна, как электрический фонарь, висела совсем низко над вершинами деревьев. Она заливала медным светом все, и лицо Риты казалось бледным. Даже губы, накрашенные оранжевой помадой, были тусклыми.
—. Ты откуда? — с досадой спросил Голиков. Он думал о встрече с Катей, ждал ее.
— Черствый ты стал, Сережа. Я знала тебя другого, ташкентского… Тогда мне было пятнадцать лет. Ты носил штатский костюм. Был красивый.
— Теперь не красивый?
— Теперь не красивый. Красоту твою эта форма заслонила. — Рита бесцеремонно потянула Сергея за галстук. — Теперь тебя никто не любит. Все боятся. Вдруг возьмешь и арестуешь. Одна я за тобой, как дурочка, бегаю. Хорошо это или плохо, а, товарищ участковый?
— Не знаю… Потом… У меня нет времени… Извини.
Сергей поправил галстук, взглянул на часы — без пяти одиннадцать!
— Подожди, не торопись. — Рита загородила дорогу, исподлобья взглянула в его глаза. — К Мезенцевой идешь?
— Решили посмотреть кино.
— Смотри, не обожгись! — зло кольнула Горлова, отходя в сторону. — У нее… Эх, Сережа, Сережа, надо же тебе так опростоволоситься… ладно, не пыжься, иди! Она ждет тебя…
На перекрестке аллей показался Каримов с Равилем и Жоркой. Рита торопливо пошла к ним, размахивая красненькой сумочкой.